"Молодежь Эстонии" | 28.06.02 | Обратно

Мы сбрасываем на молодых слишком тяжкий груз своих проблем...

— Отшумели праздничные церемонии вручения аттестатов и дипломов выпускникам школ и вузов. И вновь мы вернулись к волнующему всех нас вопросу: чем живет, на что рассчитывает наша молодежь? Какие тенденции наблюдаются в молодежной среде? Вот вы, человек, работающий с молодыми, тесно соприкасающийся с ними, наблюдающий их изо дня в день, что вы скажете о нынешних молодых? Что вы думаете о них, об их положении, об их перспективах? Мы говорим, конечно, в первую очередь о русской, русскоговорящей молодежи...

— Вспоминается, как в одном из самых древних папирусов, найденных на земле, исследователи с удивлением обнаружили фразу о том, что-де молодежь измельчала, что молодые далеко не те, какими были их отцы, и т.д. Это не анекдот, это чистая правда... Предыдущие поколения всегда, в общем, недовольны последующими. И это показывает, что во все времена люди были озабочены проблемами молодых, их взрослением, их нравственным обликом, устройством их жизни. Но особенно эта тревога заметна в периоды кардинальных изменений, таких, например, какие происходили и происходят в последнее десятилетие. Ведь изменения такого рода, такого уровня особенно сказываются на молодежи.

Вы спрашиваете, какие они? Я бы отметил прежде всего, что очень заметно возросла тяга к учению, к получению хорошего профессионального образования. В то же время, я бы сказал, изменилась сама мотивация. Мы все-таки в определенной степени воспитывались как романтики. И выбор профессии часто определялся у нас романтическими соображениями. Недаром многие рвались в физику, многие хотели быть геологами, бродить по неизведанным пространствам, искать скрытые в глубинах земли богатства. А те, кто собирался стать врачом, мечтали о помощи людям. Помните тот нашумевший в прежние времена фильм «Все остается людям»?

Мы не думали о зарплатах, об удобствах. Я не говорю, что это очень хорошо, что только так и должно быть. Но такие были времена, и такими были мы.

Нынешние молодые более прагматичны. Они оценивают, какая профессия может дать больший заработок, какая из них может быть более востребована. Конечно, думают и о том, чтобы интересно было работать...

— Но, наверное, не в первую очередь?

— Во всяком случае необходимость хорошего образования осознали многие.

— Говорят, что состав студенчества в последнее время заметно изменился. Больше стало юношей. И если это правда, то что за этим стоит?

— Видите ли, в начале 90-х, в первые годы после перехода от одной системы к другой, что давало быстрые деньги? Спекуляция, контрабанда, металлолом и т.д. И многие, прежде всего юноши, устремились за этими быстрыми деньгами. Им ведь надо было кормить родных. К тому же они хотели схватить за хвост время. Успеть, успеть... А на учебу нужны были годы. К тому же многим показалось, что диплом и не нужен. Он ведь даст работу лет через пять. А им деньги нужны были сразу. В тот период цена профессионального образования была сведена почти к нулю.

Когда мы начинали, я имею в виду открытие института, а было это 9 лет назад, среди наших первых студентов большинство составляли девушки. Да и на них смотрели, как на неких чудаков: зачем тратить время на учебу? Соотношение юношей и девушек равнялось примерно 1:5. Сегодня, можно сказать, ситуация заметно изменилась. Мальчиков у нас еще не больше, чем девушек, но соотношение в целом уже 1:3, а на Северо-Востоке даже половина на половину. Престиж хорошего профессионального образования заметно поднялся. Многие, и мальчики, быть может, в первую очередь, поняли, что быстрые деньги — это зачастую и опасные деньги, что это — не на всю жизнь... Они поняли, что отличное образование повышает их конкурентоспособность на рынке труда, снижает риск безработицы. К тому же, и это очень важно, в республике заметно развитие экономики, что бы ни говорилось по этому поводу. И в соответствии с этим повышается престиж специалиста. Я говорю не только о своем вузе. Это, так сказать, общее явление.

Заметно и другое. В вузы пришли люди, уже имеющие высшее образование. Надо обновить знания, а может быть, и поменять профессию. Кстати, одна из наших выпускниц, врач по профессии, вполне состоявшийся специалист, получила у нас профессию социального менеджера. Так вот она написала очень интересную дипломную работу о «профессиональном выгорании».

— Любопытный термин... И что же за ним кроется?

— Знаете, какие профессии стали у нас особенно опасными, выматывающими человека, опустошающими его? Это, как ни странно, учителя, врачи...

— Да, это видно... Мало того, что работа учителей, врачей сама по себе трудна, требует больших усилий, большого морального, душевного напряжения, так они еще испытывают и страшное давление всех этих языковых требований, дамоклова меча экзаменов, бесконечных проверок, постоянного страха потерять работу.

— Вот и понятно, откуда это профессиональное выгорание... Справиться с ним медицинскими методами, скажем, невозможно. Тут нужны социальные меры.

— Социологи утверждают, хотя мы знаем это и без специальных исследований, что уровень жизни русскоговорящего населения ниже, чем у эстонцев, что зарплата в целом у некоренных жителей на 20 процентов меньше, что среди «белых» и «синих» воротничков русских значительно меньше, что среди руководящего состава их нет или почти нет...

— Кто же будет отрицать, что русская часть населения и по уровню благосостояния, и по возможностям трудоустройства находится в ущемленном состоянии? Это действительно так. А как это сказывается на молодежи?

Конечно, сейчас после окончания гимназий значительно больше русских ребят идет в высшие учебные заведения. Это факт. Но все-таки их в два раза меньше, чем эстонцев. Хотя 10 лет назад процент поступающих в вузы среди эстонцев и неэстонцев был одинаков. Сказывается то, что у русских все-таки меньше денег на учебу. Но невозможно не знать и о том, что при трудоустройстве предпочтение оказывается все же эстонцам. Нас пытаются убедить в том, что первостепенное значение тут имеет знание или незнание эстонского языка. Но нет... Исследования показывают, что неэстонцы даже с хорошим знанием госязыка зачастую оказываются все же сзади. Особенно, если речь идет о каких-то уровнях управления. И это, конечно, рождает пессимистическую нотку у русской молодежи. Этническая сегрегация на рынке труда, как говорят специалисты, все же очень велика. Недаром многие уезжают учиться в Россию или на Запад.

— Специалисты, занимающиеся проблемами общества, говорят, что поколения сменяются по принципу отрицания. В этом зачастую причины семейных конфликтов, громких споров «за правду», вереницы слез и примирений. В принципе отрицания, как в колбе, заключены валокордин и успокоительные для родителей, для их больных сердец и расшатанных молодым поколением нервов. И все-таки считается, что именно принцип отрицания вращает колеса прогресса. Наверное, это естественно, что молодые как-то критикуют то, что сделано старшими, и хотят в чем-то жить по-новому. Но никогда, наверное, не было так, чтобы мы сами, старшее поколение, покрыли грязью все, что было сделано, в том числе и хорошего, расправились со всем на свете. Словом, разодрали на себе рубашку до пупа. Да еще нашлись вокруг такие, что именно нас, русских, сделали ответственными за все прегрешения прежнего режима. Волей-неволей мы оказались стрелочниками, виновными в крушении собственной истории. Как это могло сказаться и как это сказалось на молодежи? На ее мироощущении?

— Да, справедливую критику мы превратили в крушение всего и всех. Это так... Хотя, дай Бог, чтобы в большинстве стран мира был бы, скажем, достигнут столь же высокий уровень образования, как в Советском Союзе. Сейчас каждый американский университет гордится тем, что у него есть бывшие советские специалисты, столь высок их престиж. А нашу прежнюю систему здравоохранения изучают в Европе. Это известно. И тем не менее вы правы, это всеобщее размахивание ломом и топором, это всеобщее крушение не могло не сказаться на нашей молодежи. Ее в определенной степени лишили уважения к отцам и дедам. И это неправильно. Так не должно быть. А к этому добавляется и нынешнее положение русскоговорящего населения.

Знаете, о чем я думаю? Я думаю, что мы взвалили на плечи наших молодых слишком тяжкий груз наших забот, горя, разочарований. Мы переложили на них слишком много горького, трагического. Они ведь знают, слышат, что говорится дома, в семье, они ведь читают газеты, смотрят телепередачи.

Определенная часть молодежи, как раз те, о которых мы говорили с вами до сих пор, поняла, что надо всеми силами выбираться из этого состояния. Эти ребята поняли, что они должны знать много, что они должны быть лучше других. И они стараются, они бьются иной раз изо всех сил. Я должен сказать, что уважаю их за эту стойкость, за это неуклонное желание вырваться, сбросить с себя путы, все преодолеть. И я готов помогать им всем, чем могу. Это сильные ребята, сильные люди.

Но есть и другие. Быть может, они слабее, быть может, они более ранимы, более чувствительны к тому, что происходит в обществе, к тем негативным процессам, к унижениям, которые приходится переносить их родителям и им самим. У родителей ведь иной раз и на кусок хлеба денег нет. И многие из этих ребят не выдерживают... Недаром среди наркоманов столь велик процент именно русских ребят. А есть еще и взрослые, которые охотятся за теми, которых можно посадить на иглу. Для них это средство наживы. Бессовестное, преступное средство...

— Но мы что-то не слышали, чтобы был какой-нибудь громкий судебный процесс, скажем, над наркодилерами...

— Мне бесконечно жаль этих ребят. Они несчастны. И они пополняют ряды воров, а может быть, и убийц. Мне бесконечно жаль их родителей, я знаю, какое это страдание — иметь дома наркомана. Я видел такие семьи. Я знаю горе, ужас, которые живут в таких домах.

Хорошо, конечно, что им порой дают одноразовые шприцы. Может быть, это хоть в какой-то степени убережет кого-то от СПИДа, гепатита. Хотя многих не спасет. Потому что это не выход.

Для многих из этих ребят уход в наркотики — это уход от того груза, который мы на них взваливаем, от всех этих невзгод, обездоленности, социального гнета. «Это ваши проблемы, я не хочу о них знать...» А как же — не знать?

Это — именно социальная болезнь. Не будем закрывать на это глаза. И я убежден, что наркоманию можно победить, только изменяя социальные, психологические условия. Борьба с этими явлениями — это борьба с бедностью, это борьба за улучшение социального статуса, социального самоощущения людей в обществе.

— И что же вы предлагаете?

— Это большой, серьезный и, наверное, отдельный разговор. Очевидно, необходим целый комплекс мер. Быть может, должна быть усилена роль психологов, начиная, может быть, даже с детского садика. Мы ведь все разные, и психика у всех разная тоже. И умение держать удар, сопротивляться жизненным невзгодам есть не у всех.

Но главное — это все-таки изменение ситуации в обществе. Поберечь наших детей — это прежде всего поберечь их родителей. И это государственная проблема.

— Если вы имеете в виду изменение законов, то ведь это дело депутатов Рийгикогу, народных, можно сказать, избранников...

— Да, это так... Но во всем мире нарастает влияние так называемого 3-го сектора, общественных организаций. Их давление, в том числе и на законодателей, должно быть более сильным. Свое слово тут должны сказать и женские организации, и молодежные, и учительские, и организации соотечественников.

К тому же, выборы приближаются. И надо очень посмотреть, за кого мы будем голосовать, все ли, кто может, посчитают необходимым прийти к избирательным урнам.

У нас, к великому сожалению, отсутствует механизм ответственности депутата перед избравшими его людьми. И это одна из очень серьезных наших проблем. Конечно, это тема отдельного разговора, но не говорить об этом нельзя.

Словом, возвращаясь к тому, о чем мы говорили с вами раньше, хочу еще раз подчеркнуть: есть водораздел между двумя группами молодежи. И у него социальная основа. Лечить болезнь можно только социальными средствами. И главный лекарь — это государство...

Нелли КУЗНЕЦОВА