Сокращение численности учащихся, а также финансовые проблемы приведутв этом году к тому, что будут закрыты еще восемь школ, а три реорганизованы,то есть слиты. Процесс, обусловленный демографическим спадом, имеет очень печальную статистику: в 2000 году в Эстонии закрыто 19 школ, в 2001-м — 23. Разумеется, закрываются и эстонские, и русские школы. Как предполагают в Министерстве образования, резкое их сокращение придется на 2007-2010 годы, когда число русских гимназистов составит лишь пятую часть от эстонских. Проблема усугубляется и жесткостью законодательства, обозначившего 2007 год как год кончины русской гимназии в Эстонии. В свете успехов государственной программы интеграции.
Так ли уж успешен процесс сближения двух составляющих общества, задуманный, в том числе, и как противоядие от ощущения незащищенности как эстонцами, так и русскими. О корнях ощущения не будем. Но то, что оно не изжито, — факт. То, что в государственной программе интеграции ставка сделана исключительно на эстонский язык, можно понять прежде всего в аспекте самозащиты эстонцев. Но другая часть общества ощущает незащищенность не только по параметру эстонского языка. Это тоже факт. Более того, в условиях диаспоры для нее важен и ее собственный язык как средство самоидентификации ничуть не менее важное, чем для эстонцев. И то, что, оказавшись в состоянии диаспоры, мы в последнее время заговорили о сохранности русского языка и русского образования, симптоматично. Возможно, это показатель того, что именно теперь, пусть с опозданием, мы начинаем понимать, кто же мы есть на самом деле. Такое осознание совсем неплохо. Самоосознание позволяет чувствовать себя уверенней, более оптимистично и реалистично оценивать личные перспективы, четче и осмысленней строить взаимоотношения с окружающим миром, соседями, активней искать пути интеграции не только и не столько в эстонское общество, сколько в общеевропейское с гораздо большей палитрой языков и реальных возможностей.
Ошибка государственной программы интеграции скорее в том, что она не помогла, а запутала, затруднила процесс идентификации, самоопределения местных русских, оказавшихся в одночасье иммигрантами, диаспорой. И пусть пока стремление сохранить образование на родном языке еще слабо подпитывается «снизу», но борьба за него уже идет. Правда, не в лучших условиях на «политическом рынке», как едко подметил в Eesti Pдevaleht социолог Юхан Кивиряхк, когда партии у нас превратились в «торговую марку сообществ, стремящихся к власти» и разговаривают с избирателями только лозунгами, а не программами действий.
Не самоопределившийся избиратель клюет на лозунги. Вот и центристы с реформистами, почуяв, на что можно словить русскоговорящего избирателя, вписали в свое коалиционное соглашение намерение сохранить русскую гимназию и после 2007 года (это подмечает в той же газете Юри Кыре из Тартуского горсобрания, член Исамаалийта). Хотя, по мнению Кыре, этот путь тупиковый именно для русских, поскольку из русской гимназии они не смогут поступить в эстонский вуз и найти себе работу. И как ни старайся, русская школа в Эстонии все равно исчезнет. Даже если не полагаться на государственную программу интеграции, «проблему» решит демография. Жизнь сама скажет «нет» и русским гимназиям, и политикам, обманывающим, что они не будут реформировать этот тип русско-советской школы, пишет Кыре.
Это, я так понимаю, написано для вящего усугубления у местных русских чувства незащищенности и путаницы с идентификацией — кто я, что я? Хотя, если уж говорить об интеграции, то стоило бы, наоборот, поддержать русскую общину в ее стремлении национально четче самоопределиться, почувствовать защищенность, что в конечном итоге и даст государству лояльных граждан, знающих государственный язык.
О том, что с интеграцией у нас не все благополучно, Кыре тоже пишет — вот стычка в Палдиски, вот департамент интеграции не вник, на что деньги расходовал.
Любопытно узнать от него и то, что еще года три-четыре назад интеграция у нас шла по американскому либеральному образцу — кто хочет здесь жить, пусть сам себе ищет подходящее место. Потом, оказывается, в процесс вмешались специалисты Северных стран и заявили: интеграция — это двустороннее движение. Нынче эти же специалисты из Дании и Швеции признают: их модель не работает.
Напрасно. Работает, убежден Кыре, — каждый без исключения ощущает ее на себе. И потом приводит факты: 25 процентов элиты Эстонии составляют неэстонцы. Это много в сравнении с западноевропейскими странами, где иммигранты составляют лишь полпроцента элиты. И уж совсем хорошо жить в Эстонии российским военным пенсионерам — у них пенсии в три-четыре раза выше эстонских, а еще получают дотации на лечение и оплату жилья. И при всем том это самая недовольная социальная группа в Эстонии — не нужна им эстонская гимназия, хотя дает преимущества выпускникам при поступлении в эстонский вуз, при устройстве на работу. А дайте им русско-советскую школу, где учителя плохо владеют эстонским языком. И вообще, новый министр образования слишком оптимистична, полагая, что, добавив в русскую школу двух-трех учителей эстонского, все всем будут довольны.
Хорошо будет, прежде всего, г-ну Кыре, когда русскую гимназию закроют. На худой конец, когда сама вымрет. Странны его упования на всеобщее благополучие при общем чувстве незащищенности. Держа в состоянии тревоги одну половину общества, странно надеяться на бесстрашие и ощущение защищенности у другой половины. Дети от страха не родятся. Не только у русских.
