Среди российских литературных журналов середины позапрошлого столетия, в которых публиковал свои произведения известный историк отечественной литературы, критик и писатель Александр Петрович Милюков, был журнал «Отечественные записки». Полтораста лет тому назад в этом журнале была опубликована статья «Поездка в Ревель и Гельсингфорс в 1849 году». Хотя, как и любое описание путешествий, оно несет в себе субъективное восприятие окружающего, все же это произведение представляет для жителей Таллинна определенный интерес и сегодня.
В те далекие времена в губернском городе Ревеле проживало всего около 15 тысяч человек. По национальному составу он также отличался от современного: эстонцы составляли 40 процентов, немцы — 35, русские- менее 20. В основном, связь Ревеля с другими городами осуществлялась морскими путями, которые были в прямой зависимости от погодных условий. Железную дорогу, связавшую Ревель со столицей — Санкт-Петербургом, стали строить только спустя два десятилетия после описываемого путешествия — в 1868 году.
В середине позапрошлого века морское сообщение между городами Балтийского моря было очень интенсивным. Но в связи с поздней весной 1849 года навигация открылась только в мае (закончилась в октябре).
Рижский грузо-пассажирский колесный пароход «Константин» (капитан И.Кокк) свой первый рейс по маршруту Санкт-Петербург — Ревель — Моонзунд — Рига начал 11 мая.
Билеты на морское путешествие в Ревель стоили: 1-й класс — «спальный» (в салоне или в семейной каюте) — 10 рублей серебром, 2-й класс — сидячий» (в каюте) — 7 рублей и 3-й класс — место только на палубе (без пребывания в каюте) — 3 рубля. Детям до 10 лет билет продавался за половину цены.
А вот отрывки из опубликованных воспоминаний А.Милюкова о морском путешествии из Кронштадта в Ревель летом 1849 года: «В Кронштадте нас пересадили на большой рижский пароход «Константин». Пассажиры первых и вторых классов спешили осматривать каюты и с билетами в руках толпились словно на лотерее. Кому доставались сидячие места, тот пользовался правом всю ночь сидеть в узенькой шафрейке, а у кого на билете оказывалась надпись «спальное», тому представлялась возможность взбираться через головы нижних пассажиров в темное помещение и там наслаждаться шумом пароходных колес. На палубе, где размещалась публика последнего, третьего класса, осужденная всю дорогу мокнуть на дожде и просушиваться морским ветром, картина была совершенно другая.
В два часа «Константин» снялся с якоря. Пароходное общество мало-помалу успокоилось. Высший круг кормовой палубы завтракал, дымил сигарами, завязывал первые знакомства. В одном углу сидела толпа остзейских студентов, в другом — немцы-ремесленники шумно беседовали около печеного окорока и стеклянной амфоры с печатью питейного откупа, а далее ревельские и рижские уроженки, отправлявшиеся на родину за паспортами или на родственные и сердечные свидания, трещали безостановочно перед закоптелым кофейником. Все разделились на отдельные созвездия и разошлись по каютам. На палубе публика улеглась, закутавшись в шинели и салопы, только студенты продолжали дымить свои трубки.
Мне досталось место «спальное», и я, проходив несколько времени по палубе, расположился, наконец, в своем шкафчике.
Кто знаком только с однообразными городами наших великороссийских губерний, и притом пробыл два дня в море, не видя ничего, кроме воды да неба, изредка разделяемых темною полосою отдаленного берега, тот долго не забудет картины, которая открывается с парохода, когда, обогнув острова Вульф (Аэгна) и Нарген (Найссаар), он входит в Ревельский залив. Этот широкий полукруг, увенчанный Ревелем с его старыми венцеобразными стенами и высокими башнями и сверкающими зелено-синими волнами, производит очень приятное впечатление на путешественника. Скучно описывать виды, еще скучней читать эти описания, а потому напомню о ландшафте одного из наших художников, описанных не пером, а кистью. Я говорю о картине Ивана Айвазовского. Если вы были на академической выставке 1846 года, то, вероятно, помните его ландшафт, представляющий Ревель со стороны моря. Вид прекрасный, хотя художник перенес его на полотно в дурную погоду и набросил какой-то серый, туманный колорит на волны залива, которые в натуре представляют удивительную смесь красок, прекрасную игру цветов, блистая то полосами яркой зелени, то струями лазурной синевы. Ревельцы сравнивают свой залив с неаполитанским, и это сравнение, говорят, вызвано не одним патриотизмом».
