Историческая справедливость. Как она восстанавливается?
Отдаю себе отчет в том, что прикасаюсь к теме очень сложной, очень болезненной, к теме, полной неизбывной горечи.
Депортация — страшное слово. И при одном упоминании о нем больно сжимается сердце. Не дай Бог нынешним поколениям пережить то, что пережили люди тогда, в послевоенный 1949 год.
Сейчас, как, быть может, некоторые знают, возбуждено несколько уголовных дел против тех, кто был как бы причастен к организации и проведению депортации 1949 года. В обвинительных документах присутствуют столь страшные термины, как «преступление против человечности», «геноцид эстонского народа» и т.д.
В эстонской прессе об этих процессах, уже прошедших и еще грядущих, пишут как о чем-то само собой разумеющемся. Судить, наказывать — и никаких сомнений. Общественное мнение играет тут немалую, если не важнейшую, роль. Раз преступления были, кого-то надо за это судить, надо восстановить историческую справедливость и, быть может, удовлетворить таким образом чувство мести или возмездия за совершенное зло.
Однако... Приехавшие из Москвы юристы, члены гильдии российских адвокатов, члены коллегии адвокатов «Межрегион» Вахтанг ФЕДОРОВ и Николай ГРИГОРЬЕВ, ознакомившись с делами обвиняемых, были поражены тем, с каким огромным количеством процессуальных нарушений велось следствие. Николай Григорьев подчеркнул, что, несмотря на эти многочисленные нарушения, суд вынес все же обвинительный приговор Василию Бескову, приговорив его к 8 годам наказания условно и 3 годам административного надзора. По мнению российского адвоката, это тревожный прецедент, который может повлиять и на другие судебные процессы. Очень скоро они должны состояться в Харьюмаа, Валга, на Сааремаа и т.д. Обвиняются 8 человек. С некоторыми из них мне пришлось встретиться. Это очень пожилые — всем уже за 80 — и очень больные люди. Василий Бесков, например, приехал из Пярну на встречу с московскими адвокатами вместе с сопровождающим, самостоятельно одолеть этот путь ему не под силу. И он долго сидел, отдыхая, отставив в сторону палку, без которой уже не может передвигаться.
Но послушаем, однако, что говорят московские адвокаты по поводу этих судебных дел. Оба они молодые люди и подходят к оценке судебных дел без всякой предвзятости, без политических симпатий или антипатий, исключительно с юридической точки зрения.
Так вот... Вахтанг Федоров говорит, например, что при защите этих людей в ходе судебных процессов им, адвокатам, придется бороться с надуманными фактами. А Николай Григорьев утверждает, что общей чертой всех этих судебных дел является прежде всего то, что требованиями УПК (Уголовно-процессуального кодекса) Эстонии здесь вообще пренебрегали. Есть ведь четкие правила, установленные самой Эстонской Республикой, сказал он. Почему же следствие, ведущееся в этой же республике, во всех этих случаях перестает играть по установленным правилам?
По его мнению, во всех этих делах используются косвенные доказательства, которым придается доказательная сила. Иными словами, когда нет прямых доказательств вины, они начинают притягиваться за уши, додумываться, доделываться. Это, как сказал Григорьев, в юридической практике называется самоделием.
Осудить человека, говорят юристы, можно лишь тогда, когда установлено, как того требует право, событие преступления, состав преступления. Однако в этих судебных делах, утверждают они, событие преступления притягивается общими лозунгами, общими формулировками типа «геноцид» и т.д. Конкретная роль этих людей в тех далеких событиях 1949 года не определена, нет прямых доказательств их участия, нет свидетелей каких-то их поступков. В делах используются лишь документы, большое количество документов. Однако это, как выразился Григорьев, всего лишь текущий деловой оборот бумаг, в которых мелькают фамилии людей, обвиняемых сейчас. Справки из военкоматов, справки из наградных отделов и т.д. И весь этот документооборот, по мнению юристов, исследуется в целом, в отрыве от конкретной фактуры, от конкретных обстоятельств депортации. Почему-то не выполняются требования УПК Эстонии, в соответствии с которыми надо было, как считают юристы, провести экспертизу каждого документа в отдельности, дать оценку каждому из них, установить, мог ли он повлиять и как влиял на судьбы тех или иных людей, вызывал какие-либо действия и какие именно. Словом, должна была быть установлена причинно-следственная связь.
Больше того... Московские юристы говорят, что при ознакомлении с судебными делами у них сложилось впечатление, что проводились очень тяжкие следственные действия, в ходе которых на человека можно было оказать воздействие. В самом деле, легко ли пожилому и больному человеку вынести многочасовой тяжелый допрос? Карпов, например, после такого долгого допроса, мучимый страшной головной болью, что-то признал, лишь бы прекратился этот допрос. А когда пришел в себя, от всех этих показаний отказался. Он, кстати, утверждает, что непосредственно в высылке людей не участвовал, ни на каких хуторах не бывал, людей «не хватал», как утверждается в обвинительных документах. И нет ни одного свидетеля, который видел бы его, как говорится, на месте преступления. Обвинение основывается лишь на том, что есть несколько рапортов, написанных им по поручению начальства уже после состоявшейся депортации. Адвокат Григорьев, говоря обо всем этом, вспомнил даже печально известные ситуации 37-38 годов. Было бы страшно, если бы хоть в чем-то мы вернулись к тем страшным временам.
Вот что хотелось бы понять... Как утверждают все эти обвиняемые, списки людей, подлежащих депортации, составлялись отнюдь не в КГБ. Они составлялись в волостных управлениях, потом утверждались в районных органах самоуправления, потом, уже окончательно, в Совете министров. И только потом передавались в органы КГБ. И если это так, а это, наверное, так и есть, то почему стремятся судить лишь этих людей? Тем более что в ту пору они были лишь молодыми безусыми лейтенантами. Кстати, небезызвестный полковник Антс Лаанеотс, семья которого тоже пострадала при депортации, отказался принять участие в расследовании и судебном процессе по делу Бескова, сказав, что как бы там ни было, но он, Бесков, был всего лишь лейтенантом, мелким исполнителем. А приказы отдавали другие.
И вот еще деталь. Немаловажная, между прочим...
Адвокат, который должен был выступать на процессе Бескова, отказался от этой роли, сказав, что это первый случай, когда человек осуждается по политическим мотивам, а он, адвокат, не знает, как в такой ситуации вести дело. Два адвоката отказались участвовать и в процессе Карпова. А переводчица, которая была назначена в ходе следствия по делу Карпова, по всем процессуальным нормам не имела на это права. Ее родственники тоже пострадали при депортации, и ее вполне понятное отношение к тем далеким событиям не могло не сказаться на Карпове.
Вообще, как отмечают московские юристы, эстонские адвокаты во всех этих делах даже не пытались защищать обвиняемых, они занимали исключительно пораженческую позицию, уговаривая своих подопечных «во всем признаться, покаяться и попросить снисхождения». Но Карпов, например, говорит, что, поскольку он непосредственно в событиях депортации не участвовал, то, очевидно, в его лице кому-то хочется осудить прошлое.
Вообще-то, даже убийцам, отъявленным бандитам полагается судебная защита. И Григорьев, и Федоров говорят, что у них нет оснований сомневаться в профессиональной компетентности эстонских адвокатов, привлекаемых к этим делам. Но ведь фактически защиты нет. Нет такой защиты, говорят они, которая взяла бы на себя смелость отметить хотя бы процессуальные нарушения в ходе следствия и в процессах по этим делам. Вот, собственно, поэтому в качестве защитников на процессах придется выступать московским адвокатам.
Да, историческая справедливость — это очень важно для всех нас. Но должна ли она восстанавливаться ценой другой несправедливости? Прошлое было страшным, горьким. Но должно ли оно повторяться по отношению к другим людям?
