Хочу рассказать об удивительных отношениях, связывающих двух как будто совершенно разных и не похожих друг на друга женщин. Любовь Георгиевна Левандовская, русская парижанка, дочь русских эмигрантов первой волны и ныне известный общественный деятель, называет Валентину Кашину, русского издателя в Эстонии, «дорогим другом». Сама же Валентина Николаевна говорит, что никогда не осмелится назвать просто дружбой то трепетное, полное бесконечного уважения отношение младшего к старшему, то поразительное ощущение исключительности судьбы и натуры, которую ей посчастливилось узнать.
Любовь Георгиевна Левандовская. Фото Валентины КАШИНОЙ
А для меня эта русская парижанка, эта восьмидесятидвухлетняя женщина, которая пишет в Эстонию столь поразительные по тональности и сдержанной нежности, емкие по мысли письма, является чем-то вроде символа, удивительного примера, до которого так хочется, но, наверное, все-таки невозможно дотянуться нам, сегодняшним, таким, какие мы, увы, пока есть.
Мы так много говорим о русской эмиграции. И хотя сами эмигрантами себя не считаем и таковыми все же не являемся, все равно не можем не интересоваться, не вглядываться пристально в них, когда-то выброшенных из России, оторванных от Родины на долгие годы. Как они живут теперь? Какими стали? Сохранили ли себя? Какой ценой?
История человеческой жизни, о которой мне посчастливилось узнать, одна из многих, составляющих «русский XX век». Но послушайте, какая это поразительная история...
Валентина Кашина рассказывает, что познакомилась с Любовью Георгиевной Левандовской несколько лет назад на Кипре. Она сразу выделила эту женщину из снующей, жующей, загорающей толпы. Та и в самом деле отличалась особой манерой вести себя, особым, величавым, что ли, достоинством и в то же время удивительной мягкостью отношения к людям. Что-то в ней было притягательное, что-то от старой петербургской интеллигенции, хотя очень скоро выяснилось, что в Петербурге она смогла побывать впервые лишь в 90-е годы.
Валентина Кашина. Фото Эллен КАЛЬЮМЯЭ
Ее мать родилась и выросла в дворянской усадьбе под Курском. Во время гражданской войны, после погромов, поджогов и разорения дворянских усадеб она, семнадцатилетняя девушка, уехала или, лучше сказать, ушла из России с одной из частей белой армии. Она не была, судя по всему, ни монархисткой, ни убежденной помещицей-садисткой, унижающей своих крестьян и бьющей по щекам горничных. Ей, романтичной девушке, очевидно, показалось, что рушится мир, потому что рушится культура, к которой она привыкла. Так или иначе, но она оказалась в Болгарии, где в ту пору сосредоточилась большая масса белых офицеров. Вот за такого офицера она вскоре и вышла замуж. Правда, брак оказался недолгим, муж скоро умер... И мать Любови Георгиевны вместе с ней, совсем маленькой тогда девочкой, перебралась в Париж, где уже обосновался ее дядя. Слушая этот рассказ про дядю Любови Георгиевны, инженера, известного на многих крупных предприятиях России, я все вспоминала Ивана Ильича Телегина из «Хождения по мукам» Алексея Толстого. Но только Телегин остался в России, приняв то новое, что в ней появилось, а родственник Левандовской вынужден был из нее бежать. И несмотря на свою известность, даже некую славу в промышленных кругах России, в Париже он мог зарабатывать себе на хлеб, лишь работая таксистом. Потребовались многие годы, чтобы он все-таки пробился в той жизни, став ведущим инженером одного из французских предприятий, хотя платили ему меньше, чем младшему чертежнику.
И как тут не вспомнить о тяжких, порой трагических судьбах первых русских эмигрантов. Очевидно, пожилые люди горше, тяжелее воспринимали свой уход из страны. Молодых же спасали молодость, любовь, яркое солнце, жизнерадостность и особенно мирные дни. Они ведь понимали, что могли бы не избегнуть расстрела, тюремного заключения, останься они в России. Кстати, многие из тех, кто все же не смог оторваться от родины, тяжело пострадали в смутные времена — в 1937-1938 годах. И хотя большинству из них было горько, тяжко, тоскливо на чужбине, они старались выжить — пели в кабаре, танцевали, водили такси, становились портными и манекенщицами.
Среди самых известных манекенщиц Дома Скиапарелли была графиня Марина Воронцова. У знаменитого Баленсиаги блистала неповторимая Монна Аверьяно, она же Мария Петровна. Фирмы «Шанель» и «Скиапарелли» сражались между собой за легендарную Люд, лицо которой в 30-е годы теперь уже прошлого столетия считалось эталоном красоты. А эта Люд, Людмила Федосеева, была дочерью вице-губернатора Владимирской губернии. Родители увезли ее из России трехлетней девочкой, тем не менее судьба, ее как рассказывают очевидцы, сложилась очень уж по-русски: блестящие взлеты и падения, бедность и отчаяние. И все же она оставила глубокий след во французской культуре.
Кстати, А.Васильев, автор интереснейшей книги о первых русских эмигрантах во Франции, цитирует высказывание одного из английских дипломатов о русских эмигрантах той поры: «Нам никого не было так жаль, как этих людей, что пришли на перегруженных врангелевских кораблях... То была человеческая катастрофа огромного масштаба. И тем не менее... Эти беженцы проявили непобедимую жизнеспособность во всех сферах. После потери всего они приехали к нам не жаловаться, а делиться своим. Они привезли нам яркость цвета, красоту, песни, упорство и надежды».
Я видела старые фотографии, газетные снимки этих блистательных дворянок, красавиц, вынужденных зарабатывать себе на хлеб нелегким трудом. На этих лицах — отпечаток личной твердости, человеческой гордости. Нам, живущим сегодня, нужен, необходим этот опыт выживания, этот опыт силы и преодоления.
...Лицо Любови Георгиевны Левандовской из этой же серии прекрасных человеческих ликов. На него, как говорит Валентина Кашина, хочется смотреть и смотреть. И правда... Вдруг ощущаешь странное чувство успокоения, ощущение, что все уладится...
Любовь Георгиевна выросла в Париже. Я не поверила своим ушам, когда Валентина Кашина сказала, что до поступления в школу маленькая Люба не знала французского языка. Родители ее, оба русские эмигранты, больше беспокоились о том, чтобы девочка росла в атмосфере русской культуры. Но придя во французскую школу — у них не было русских общеобразовательных школ, как у нас, — маленькая Люба уже через полгода стала одной из лучших учениц. Она окончила Сорбонну, родители сумели обеспечить ей такую возможность, стала инженером-химиком и долгие годы проработала в одной из французских химических лабораторий.
Но я хочу рассказать о другой стороне ее жизни... И предчувствую, что вы будете удивляться так же, как удивлялась я, слушая рассказы Валентины Кашиной, вчитываясь в письма Любови Георгиевны, всматриваясь в ее фотографии.
Мы так много говорим сейчас о сложной ситуации, в которой оказалась в Эстонии православная церковь Московского патриархата. И справедливо говорим. Справедливо возмущаемся... Но многие ли знают, в каком положении были православные священники, отторгнутые в послереволюционные годы от российской матери-церкви? Железный занавес безжалостно перерубил все и всяческие связи. И тогдашний глава православной церкви во Франции перевел русские приходы, а их было свыше 100, под юрисдикцию Константинопольского патриархата. Все, кроме одного... Этот единственный русский православный приход в Париже остался верным Московскому патриархату. Вы только представьте себе... Ненужный, забытый, он все же тянулся к России. Великолепные русские интеллигенты, известный философ Николай Бердяев, Никита Струве, представитель блистательной фамилии, князья Шаховские, Любовь Георгиевна Левандовская и ее муж Иван Михайлович, все родные которого погибли в России в годы революции и гражданской войны, а сам он стал во Франции физиком-атомщиком, все они, объединившиеся вокруг храма Трех Святителей, решили, что во Франции должна остаться хотя бы одна церковь, один приход Московского патриархата. Николай Бердяев, вынужденный властями уехать из России, решительно сказал всем, что «как мы не отворачиваемся от матери, которая тяжко больна, так мы не можем отвернуться и от России». И с начала 30-х годов этот приход, несмотря ни на что, несмотря на войну, трагедии, смерти, несмотря на немецкую оккупацию Парижа, оставался преданным Московскому патриархату, и в церкви шли службы на русском языке. Как можно это назвать? Героизм? Но такой как будто обыденный, негромкий, не кричащий о себе... А ведь и священники, которые вели службы, и те, кто приходил в церковь, поддерживал ее, очевидно, рисковали жизнью. Особенно во времена немецкой оккупации... Наверное, это было так же естественно для них, как участвовать во французском Сопротивлении — в маки. Кстати, брат Любови Георгиевны, тоже член французского Сопротивления, погиб уже перед самым концом войны. Как погибла, скажем, княжна Вика Оболенская... Забытые родиной, отторгнутые от нее, они защищали ее, Россию, и Европу от фашизма, отдавая свои жизни. Можем ли мы об этом не помнить?
Многие годы в помещениях над храмом Трех Святителей, что на улице Петель в Париже, располагается приходская школа — пять классов, библиотека, большой зал, секретариат и кухня для приготовления школьного обеда. Говорят, что ребята здесь больше всего любят макароны по-флотски.
Дети приходят в эту школу по средам, в тот день, который во французских школах считается выходным. И надо думать, это не слишком просто — приходить учиться тогда, когда твои друзья по французской школе отдыхают. А изучают здесь русский язык, историю и культуру России, церковную культуру. И это тоже поразительно. Сюда приходят учиться внуки, правнуки русских эмигрантов, многие из которых никогда не видели своей исторической родины. Учатся и ребята из смешанных семей, где русским владеет лишь один из родителей. Но и здесь хотят, чтобы русский язык сохранялся, чтобы ребята не забывали Россию.
С 1975 года этой школой бессменно руководит Любовь Георгиевна Левандовская. И работает здесь по зову души, на общественных, как прежде говорили у нас, началах. Здесь вообще ведут занятия люди, преданные делу, жертвующие своим временем, силами для воспитания детей. А денежную помощь, оказываемую учителям, здесь в шутку называют «платой за проезд». Но школа живет уже долгие годы. Больше того... Люди, сплотившиеся вокруг этой церкви, собрали средства, приобрели на них усадьбу в Нормандии. И теперь там организуются пасхальные и летние лагеря, где отдыхают дети. В последние годы туда приезжают и ребята из России. Вот так и организуется общение. Так и идет узнавание друг друга.
Вообще, вся эта история могла бы показаться вымыслом, рождественской сказкой, если бы я не читала поразительных писем Любови Георгиевны, не видела программ праздничных вечеров, которые Любовь Георгиевна обязательно присылает Валентине Кашиной. Не скрою, я рассматривала эти программы, отпечатанные на больших желтых листах бумаги, с особым чувством, даже не знаю, как его назвать. Неужели так могут жить и живут люди в наш прагматический, жестокий век, люди, бережно сохраняющие связь с далекой родиной, люди, воспитывающие в своих детях любовь к русской культуре, к стране, из которой их родителям, а может быть, даже дедам пришлось некогда бежать? И словно слышатся детские голоса, поющие старый романс «Белеет парус одинокий»... Или «Казачью колыбельную». На таких вечерах читают пушкинские и лермонтовские стихи, поют русские песни и романсы. И обязательно бывает «русский буфет». Удивительно, не правда ли? Здесь любят читать книги, присылаемые Валентиной Кашиной, книги на русском языке.
Поразительные люди... Поучиться бы у них душевной стойкости и щедрости, верности традициям, тому, что трудно определить словами, но что ощущается где-то возле сердца, и изменить чему они считают невозможным.
