Около двух лет назад в средствах массовой информации появилось словосочетание «позитивный русский». Соседствующее с термином «интеграция», оно должно было означать некий если не конечный продукт последней, то, как минимум, ожидаемый промежуточный результат, способный убедить всех нас в полезности и действенности этой самой программы интеграции, под знаком которой мы живем уже несколько лет.
Появление на свет Божий образа этого самого «позитивного русского», равно как признание одного из ведущих эстонских социологов Иви Проос в невозможности соответствовать этому образу, является выражением одного из главных, как считают многие эксперты, недостатков программы интеграции. Выработанная правящим большинством, она монологична и лишь декларативно провозглашает встречное сближение двух групп, на которые разделено общество. Но если одни должны прилагать усилия к освоению и признанию всего эстонского, то от вторых лишь требуются терпение, понимание и снисходительность к первым.
Заложи авторы идеи интеграции в нее действительно встречное движение, наверняка возник бы также и некий идеалистический образ «позитивного эстонца», на который в свете интеграционных процессов и действий следовало бы равняться среднему представителю титульного большинства. Но, увы. Равняться и стремиться надо меньшинству, причем к идеалу, возникшему в воображении все того же большинства.
Что же мешает в Эстонии русскому (будем подразумевать под таковым не относящегося к коренному этносу жителя) стать стопроцентно позитивным, интегрированным членом общества? Часть ответов на этот вопрос дает сборник «Интеграция в Таллинне 2001. Анализ данных социологического исследования», подготовленный Центром информации по правам человека.
Главный вывод – конфликтность правового пространства Эстонии. С точки зрения большинства опрошенных русских. Так, негативную оценку Закону о языке дали 58 процентов натурализованных граждан, 48 – живущих здесь граждан РФ и 79 – лиц без гражданства. Примерно такие же оценки зафиксированы в отношении к Закону о гражданстве. О нем отрицательно отозвались 55 процентов натурализованных граждан, 62 процента граждан РФ и 75 – лиц без гражданства. Третий, имеющий непосредственное отношение к правовому статусу здешних русских Закон об иностранцах также не стал исключением. Его в корне не одобряют ни натурализованные граждане (56%), ни граждане России (53%), ни обладатели серых паспортов (63%).
Конфликтность ситуации заключается в том, что дисгармония между необходимостью выполнять требования данных законов и отрицательное отношение большинства к ним неизбежно порождают правовой нигилизм. Если говорить о Законе об иностранцах, то это все те же несколько десятков тысяч так называемых нелегалов, отказавшихся подавать ходатайства о предоставлении им вида на жительство. Их наличие, равно как неспособность или нежелание официальной власти применить к отказникам предусмотренные самим законом меры воздействия, свидетельствует о конфликтности законодательного акта по отношению к столь значительной части постоянного населения республики, каковой является русскоязычная община. Будь закон направлен лишь на тех, кто намерен поселиться в Эстонии после его принятия и вступления в силу, конфликта и столь высокого процента негативно относящихся к нему русских мы бы в результате опроса не получили. И закон, равно как и другие касающиеся русского меньшинства акты, не воспринимался бы неэстонцами как средство давления и ущемления.
На фоне этого конфликтного нигилизма своего рода сюрпризом кажется высокий процент среди опрошенных жителей столицы, все-таки считающих эстонское государство своим. Так, необходимость знать государственный язык поддерживают соответственно 63, 56 и 54 процента опрошенных натурализованных граждан Эстонии, граждан РФ и лиц без гражданства. Примерно половина представителей этих категорий считает необходимым отмечать государственные праздники Эстонии и около трех четвертей из них - достойно представлять эстонское государство за рубежом.
О языковом аспекте политики интеграции, ставшем доминирующим, говорить не хотелось бы, но придется. Несмотря на то, что в целом к необходимости знать государственный язык положительно относятся не только большинство русских таллиннцев, но и представителей русскоязычной общины за пределами столицы. Нацеленный на защиту и сохранение эстонцев как культурного этноса этот закон стал не только выражением реваншизма за не столь давнее насаждение эстонцам русского языка, но и своего рода инструментом того самого давления и ущемления здешних русских. Справедливости ради следует отметить, что и в годы советской власти проблемы русско-эстонского двуязычия там, где преобладало коренное население, не существовало. Жившие в Вильянди, Пайде, Тюри или Рапла русские прекрасно говорили по-эстонски, так как и в те времена там нельзя было обойтись без знания языка, родного для большинства населения данной местности. Сложнее обстояли дела на Северо-Востоке и в Таллинне. Здесь представители двух языковых общин были вынуждены приспосабливаться если не друг к другу, то к реальной ситуации. Придание эстонскому языку статуса государственного на официально-правовом уровне по сути ничего не изменило. Те же люди и та же демографическая ситуация. Только с формально-правовой точки зрения одни должны приспосабливаться, а другие – нет. К счастью, тягой к этому формализму сегодня обременены разве что работники государственной Языковой инспекции, да и то по должности, когда совершают очередной или внеочередной рейд по организациям и учреждениям с преимущественно русскоязычным контингентом. В целом же в регионах, где русские составляют достаточный процент, можно обойтись без знания государственного языка. И правовой конфликт возникает на уровне формальных требований закона и реальной жизни, эти требования игнорирующей.
Немалым источником подпитки языкового нигилизма русского меньшинства является то, что даже отменное знание государственного языка еще ничего не гарантирует. «При всей значимости изучение титульного языка само по себе не способно обеспечить представителям русскоговорящего меньшинства в Эстонии уважение и защиту, в определенных условиях оно может видоизменить методы, с помощью которых на практике ограничиваются права национальных меньшинств». Это вывод из рапорта «Защита прав меньшинств», составленного экспертами Международного института открытого общества. В разделе, касающемся Эстонии, сказано, что «русскоязычное меньшинство не может в полной мере пользоваться своими правами и возможностями, так как продолжает сталкиваться с ограниченным доступом к получению эстонского гражданства». В ближайшем будущем, говорится в рапорте, не предвидится существенного сокращения числа постоянно живущих в Эстонии лиц без гражданства.
Что касается правительственной программы интеграции, то она, по мнению авторов рапорта, также не способна решить все проблемы национальных меньшинств в Эстонии. Эта являющаяся любимым детищем правительства программа нацелена, в основном, на обучение представителей некоренного меньшинства государственному, или, как сказано в рапорте, титульному языку.
Ни для кого не секрет, что в сегодняшнем обществе большинство должностей занимают эстонцы. Почему? В чем их преимущество перед неэстонцами? Опрошенные эстонцы на первые места ставят наличие гражданства (39%), знание государственного языка (17%) и лишь на третье национальность (15%). Представители некоренной национальности и натурализованные граждане этот третий фактор ставят на первое место. 44% и 46% соответственно считают, что «лакомые» должности эстонцам достаются в силу их принадлежности к титульной нации. Кстати, такой критерий, как «активность и предприимчивость», при попадании на эти должности в глазах эстонцев срабатывает в 9% случаев, а в глазах остальных - 4-6%. Иными словами, данные цифры определенным образом подтверждают расхожую истину, что «эстонец – это профессия». Языком социологов это квалифицируется как смещение оценок неэстонцев с «инструментальных параметров владения языком и гражданством по направлению к эмоциональным и этническим характеристикам». Как все возрастающую склонность неэстонцев рассматривать преимущества эстонцев не как результат их личных достижений, а как данность, некие национальные привилегии.
Изменить это весьма и весьма распространенное мнение сегодня вряд ли возможно. Потому, что русское меньшинство находится если не полностью вне пределов эстонского общества, то уж на его обочине как минимум. Такая маргинальность - благоприятная почва для отчужденного отношения к государству и его институтам, которые продолжают оставаться нечувствительными к реальному бытию и сознанию меньшинства. Вряд ли добавляет доверия к той же программе интеграции хотя бы то, что и в ее рамках меньшинство продолжает оставаться объектом политики и само способно влиять на нее разве что через ответы на вопросы очередного исследования общественного мнения. Да и то лишь в случае, если эти ответы будут услышаны.
