Борис Криштул с той самой бородой, которую пообещал сбрить только после возвращения из Арктики (1968 г.).
Не станем перечислять те десятки картин, на которых за четыре десятка лет довелось поработать сегодняшнему гостю «МЭ»-«Субботы», доценту ВГИКа Борису Криштулу. Разве что вспомним только некоторые, ставшие теперь классикой российского кино: «Красная палатка», «Экипаж», «Служили два товарища», «Это сладкое слово свобода», «Автомобиль, скрипка и собака Клякса»... Сейчас профессию Бориса Криштула стали называть по-другому, переиначив директора фильма в киноорганизатора. Но разве по сути это что-то меняет?
- Борис, в каждой профессии есть люди, которые всегда оказываются крайними, и если что, стрелки всегда переводят на них, и персонажи самых курьезных историй всегда обычно тоже они. В кино это вечно задерганные ассистенты, не говорю уже о директоре картины, чье ремесло известно вам как никому другому. Вас такое расхожее мнение не обижает?
- Ни в коем случае. Сколько раз приходилось слышать: и тут директор картины схватился за голову, и тут директор картины упал в обморок... Действительно, на первый взгляд, люди нашей профессии существуют, чтобы быть громоотводами. Нет погоды - виноват директор, актер не приехал, потому что самолет сел в Таганроге, - опять виноват директор, заболел кто-то - директор недосмотрел. Когда Рязанов снимал «О бедном гусаре замолвите слово», занемог Басилашвили, выскочил из съемок, и каждый день Эльдар Александрович пытал меня как лечащего врача: ну как? Я же не доктор, отвечаю, у него спросите. А врачи, как театральные режиссеры, от них не добьешься, когда отпустят актера. Наконец, сообщаю Рязанову: завтра Басилашвили из больницы выписывают. Едем мы с Эльдаром Александровичем забирать Олега, и здесь выясняется, что Басилашвили выписали долеживать в санатории, обкомовский такой, «Дюны». И тогда мне в голову не пришло ничего, кроме того, что артиста надо украсть. А артисты, они ведь тоже все хорошо понимают, не говоря уж про Басилашвили, сто ролей в кино... Говорю ему: понимаешь, Олег, у нас перерасход, все может плохо кончиться, давай потихонечку отсюда сматываться. Олег не возражает: давай.
- Вот как все просто!
- Если бы... Я назначаю съемку на следующий день, как истинный Штирлиц ставлю «Волгу» за углом, вхожу, а навстречу мне Олег Валерьянович все в том же санаторном обмундировании. О, ужас! Я сразу недоброе заподозрил: что, почему? А он мне: Боря, не поеду, об этом тут же сообщат Товстоногову, это же скандал будет, из-за меня в театре половину спектаклей отменили, сначала решай с Товстоноговым. Говорю Рязанову: Эльдар, едем в БДТ. И вдруг полная неожиданность - Рязанов ехать не захотел, отказ Товстоногова, думаю, сильно ударил бы по его самолюбию. Приезжаю сам в великий театр, Товстоногова нет, ждите, я к директору, помогите, мол, а тот: это может решить только Георгий Александрович. Жду. И вдруг в только что шумном театре наступила тишина, коридоры опустели, все куда-то исчезли. Оказывается, через проходную проехала машина Товстоногова. В этом все вместе было - любовь, уважение, страх... Секретарша обо мне доложила, вхожу. Сначала на всякий случай долго рассказывал о наших бедах: из гостиницы к чертям собачьим выселяют, деньги кончились, а без Басилашвили, которого надо доснять самую малость, вовсе конец. Но Товстоногов мне опять про половину отмененных спектаклей. Два часа дискутировали, каждый про свое, но на съемку Басилашвили приехал.
- Что же это за профессия такая, где требуется и психологом быть, и азартным игроком?
- Когда говорят, что нахальство - второе счастье, то это как раз про нашего брата, директора, не имеет он права опускать руки, потому что за ним коллектив, группа. Сколько раз бывало: нет, нельзя, невозможно. Идешь, находишь, подкупаешь, да-да, не без этого, а как же иначе, если хочешь, чтобы кто-то стал жить интересами твоей съемочной группы. Тогда он делает то, в чем вчера категорически отказывал.
- Но сегодня-то, во времена, отмеченные практицизмом и прагматичностью подхода, директору картины, вероятно, стало полегче?
- Несомненно. Если есть деньги. Тогда правила игры диктовала идеология. Вот мы уже лет 30 встречаемся с Сергеем Шакуровым и всегда с грустью вспоминаем о попытке Витаутаса Желакявичюса экранизировать Богомоловский «Август 44-го». Сегодня Михаил Пташук, пусть земля ему будет пухом, картину все же снял, а тогда, в 75-м, нам солдат дали только до 17 сентября и ни днем больше. А мы не успели снять. Прихожу на прием к командующему Белорусским военным округом генералу армии Третьяку, между прочим, потом он из Белоруссии был переведен на Дальний Восток и дал команду сбить южнокорейский «Боинг», помните эту историю? Так вот, долго пробивался к нему, вхожу: огромный, мощный человек, рост 190, мужественный шрам через все лицо. Начинаю про дожди, про режим, условия съемок, а он мне: мы воевали в любую погоду, а в кино надо снимать правду. Я ему про репетиции, про искусство, а он свое: никаких продлений. Я ему про патриотизм, про то, что наше кино будет работать на армию. Он в ответ: знаю, как вы патриотизм показываете, вот приказ министра обороны не показывать в частях «Блокаду» и «Они сражались за Родину». Представляете, ведомственный приказ, изданный Гречко, был выше прав, записанных в Конституции, потому что Гречко считал, что Отечественная война началась со Сталинградской битвы, а все отступления можно было сегодня запретить приказом. Тогда я сказал: я пришел к вам не только как к командующему, но и как к члену ЦК и депутату Верховного Совета, кино - это еще и политика, и идеология. Все, прервал меня Третьяк, ваше время истекло. Неужели проиграл? Но потом узнал, что еще на одну неделю войска нам оставят. А фильм все равно тогда не состоялся, нашла коса на камень, у Богомолова оказался тяжелый характер.
- Его имени нет и среди авторов картины, снятой Пташуком, значится только, что картина снята «по мотивам» знаменитого романа. Борис, а как быть, если плохой или тяжелый характер у того, от кого что-то зависит?
- Это самое ужасное. Деньги, сроки, договоры, даже погода - здесь всегда можно постараться найти выход. Когда плохой характер, все усилия напрасны, бессмысленны. Рассказывают, что Мерилин Монро ни на одну съемку не приехала вовремя. Когда снималась в Англии с выдающимся Лоренсом Оливье, замечательным Гамлетом конца 40-х, то даже он не знал, как быть. Потому что она все равно приезжала на съемку к двум вместо назначенных десяти утра. И даже не находила нужным извиниться. И деваться некуда, когда работаешь с такой актрисой, то кроме всего прочего, нужно еще запасаться и великим терпением. Чтобы там ни было, как бы актер перед съемкой тебя ни достал, распекать его ты права не имеешь, ему сейчас идти в кадр.
- Картине, которая находится в данный момент в работе, наверное, отдаешь всего себя, все силы, и по логике, уже заранее надо влюбиться в то, что получится в результате.
- Может быть, сейчас вы задали самый больной вопрос. Действительно, вкладываешь в картину всего себя, и ужасно, когда выходит плохой фильм, когда стыдишься его. Но представляете, что происходит, когда получается. Мы отдали «Экипажу» Митты два года жизни, но зато потом билеты на просмотр в Доме кино просто рвали, я уже все свои раздал, унижался перед билетершами, чтобы пропустили кого-то из еще не охваченных знакомых, люди сидели на ступеньках. Но в эти минуты я был счастлив, может быть, еще и потому, что знал, чего стоил этот успех, каких усилий, какого здоровья. А когда кино не получается, то дело даже не в неловкости перед друзьями, перед собой неловко, досадно. Спрашиваю однажды одного оператора: ты чего идешь на эту картину, она же плохая. Там, говорит, лошадь на экране, а это всегда красиво...
Вышло так, что работал на второй картине Коли Губенко, называть ее даже не хочу, это была неудача, жестокий провал. А ведь за первую, «Пришел солдат с фронта», Губенко получил Государственную премию, фильм замечательный. И потом снимал хорошее кино - «Подранки», «Из жизни отдыхающих»... А здесь... Вроде и драматургия нормальная, и события подлинные, речь шла об авиасалоне в далекой стране. Все шло, чтобы фильм получился. Но не случилось, бывает. Потом мне Губенко сказал: «Никогда больше не буду в своих картинах играть главные роли». Вообще, про него много всякого говорят, но человека знать надо, а так, чего зря языком трепать?
- Если быть совсем точным, то в кино вы уже 43 года, и можно только себе представить, что испытали, когда однажды узнали о том, что придется работать с Клаудией Кардинале, скажем...
- Ну, на «Красной палатке», кроме нее, был еще и Шон О'Коннери, первый «агент 007». Тогда я был молодой, ничего не соображал, и только сейчас понял, с кем довелось соприкоснуться. Это был, конечно, звездный момент, представляете, Клаудиа Кардинале приезжает к нам после съемок у Феллини и Висконти, теперь уже не просто звездой, а суперзвездой...
- Как Калатозов ее заманил?
- А он и не заманивал, более того, ему ее навязали, она была невестой продюсера «Красной палатки». Когда Калатозов познакомился с Франко Кристальди и сказал ему, что есть идея поставить фильм о его, Кристальди, соотечественнике, исследователе Северного полюса Умберто Нобиле, то продюсер сказал: я видел вашу картину «Летят журавли», она мне понравилась, так что вопросов нет, я - за. Но только в одной из главных ролей должна быть женщина. Калатозов растерялся: г-н Кристальди, в дирижабле женщин не было. Пусть ждет на берегу, парировал Кристальди. Из-за этой фразы Юрий Маркович Нагибин, знаменитый наш писатель, переписывал сценарий, чтобы в нем появилась медсестра Валерия. На самом деле, так поступали все продюсеры, не только Кристальди или Карло Понти. И вот я, совсе молодой, еду в аэропорт встречать Клаудию Кардинале, даже не понимая всей значимости этого дня...
