"МЭ Среда" | 27.11.02 | Обратно

Поэзия — судьба

«Вы — стихолюб и архивист», — сказала в 30-х годах молодому Юрию Иваску Марина Цветаева, и для целых поколений славистов он был известен в первую очередь как корреспондент великой поэтессы.

Его человеческая судьба странным образом отражает его непреходящую любовь к русской культуре и русской поэзии – он испытал революцию, оккупацию, эмиграцию… Родившийся в Москве после создания независимой Эстонской Республики, он вернулся в 1920 году с родителями в Эстонию по оптации, выбрав эстонское гражданство. Окончив юридический факультет Тартуского университета в 1932 году, Юрий Иваск в том же году был арестован эстонской полицией «за организацию подпольной ячейки ВОКСа (всесоюзное общество культурной связи с заграницей. – Ред.), вследствие чего проживание в Таллинне ему запретили, и в 36-м году он с трудом получил место налогового инспектора в Печорах. В августе 40-го после вхождения Эстонии в состав СССР все русские общественные организации и периодические издания были запрещены, начались аресты и ссылки. Немецкая оккупация застала Юрия Иваска в Тарту, и сначала он едва не был расстрелян немцами, а затем мобилизован. После войны – эмиграция: Германия, Америка, университеты Гамбургский, Гарвардский… Он, юрист по образованию, наконец занялся любимым делом — исследованием литературы, и сам пишет стихи, продолжая свою судьбу, – первый стихотворный сборник Юрия Иваска вышел в Варшаве в 1938 году тиражом в 100 экземпляров и был замечен критикой.

К «Похвале российской поэзии» предисловие написал русский поэт Дмитрий Бобышев, живущий в Америке, а послесловие – славист Уно Шульц из шведского Института славистики университетского города Упсала. Замечательно написанные, они обрамляют книгу своеобразным венком памяти.

«Книга «Похвала российской поэзии» написана человеком, который понимал, знал и любил свой предмет, как, может быть, никто на свете. Его перу, его воображению и уму принадлежат не только сотни статей и исследований, не только тысячи лекций, докладов, радиопередач и писем о поэзии, и совсем уже никакими числами измерениям не поддающиеся клубления мыслей и разговоров о ней, не только составленные им поэтические антологии, но и сборники его собственных стихов, ибо прежде всего он был поэт, причем поэт сильный и оригинальный», – начинает свою статью Дмитрий Бобышев.

«…homo multiformis, проницательный человек с исключительной эрудицией, человек свободных вкусов, которого не волновало, что о нем думает ученая элита, и в котором не было не капли снобизма», — заканчивает свое послесловие Уно Шульц.

А в книге мы можем прочесть признание самого Юрия Иваска, записанное Джоном Гладом («Беседы в изгнании. Русское литературное зарубежье», М., Книжная палата, 1991.): «Я навсегда остался без русского пространства под ногами, но моей почвой стал русский язык, и моя душа сделана из русского языка, русской культуры и русского православия»… Слова, которые каждый из нас может, пусть в разной степени, применить к себе…

То, что Юрий Иваск пишет о русской поэзии и поэтах – от Василия Тредиаковского до Иосифа Бродского и Дмитрия Бобышева, – раскрывает его проницательность читателя, чуткость исследователя и непоклонение ученым авторитетам (например, «пушкинское солнце — не без пятен», пишет он в главе о Пушкине). И насквозь пронизано любовью к предмету своего исследования – российской поэзии.

Единственный, на мой взгляд, недостаток издания — это слишком скупой справочный аппарат, но, с другой стороны, это ведь не научный выпуск.

Книга очень интересна и чрезвычайно полезна не только для профессиональных филологов, но и для всех, интересующихся поэзией и литературой.

Этэри КЕКЕЛИДЗЕ