погода
Сегодня, как и всегда, хорошая погода.




Netinfo

interfax

SMI

TV+

Chas

фонд россияне

List100

| архив |

"МЭ Среда" | 11.09.02 | Обратно

(Нац)кадры решают все

Одним из основных признаков интегрированности и демократичности общества на Западе считается то, насколько представители меньшинств представлены во властных структурах и в высшем управлении. Это свидетельствует об «открытости» системы, об отсутствии этнической замкнутости.

***

Две балтийские демократии – Эстонию и Латвию – часто критикуют за этноцентричность сформировавшихся здесь политических систем. Хотя этнорадикалы у нас и у наших соседей еще не перевелись, любые предположения о том, что русских «зажимают», официальными лицами с гневом отвергаются. Тем не менее оценка данных этнического состава органов власти и управления дает определенную пищу для размышлений.

В Латвии, где в паспортах сохранилась графа «национальность», получить соответствующую статистику проще. Так, исследователь Артис Пабрикс установил, что латыши составляют 92% работников латвийских министерств и 92% судей. В Эстонии подобные подсчеты выполнила группа социологов под руководством Клары Халлик. Например, в 2001 году русскоязычные составляли лишь 9% всех судей и 6% чиновников Министерства внутренних дел. В то же время ни одного русскоязычного не было среди чиновников Министерства юстиции и Министерства образования. При этом, конечно, имелись службы, где неэстонцев и нелатышей работало очень много (например, тюремные ведомства).

Сколько бы ни было представителей меньшинств на госслужбе в Эстонии и Латвии, их трудно встретить среди руководителей высшего звена. Возьмем, к примеру, Эстонию: Эльдар Эфендиев стал здесь в начале года первым с 1992 г. министром-неэстонцем. Не лучше обстоят дела в столице: в Таллинне человек с неэстонской фамилией руководит лишь одним из 12 городских департаментов (правда, в анкете сказано, что его родной язык - эстонский).

Артис Пабрикс попытался назвать причины, по которым русскоязычные не идут работать в министерства Латвии: зарплаты там ниже, чем в частном секторе; отсутствие латвийского гражданства; неуверенность в своем знании госязыка; боязнь дискриминации и отчуждение от государства. Если оставить в стороне гражданство и знание языка, то боязнь дискриминации (неуверенность в том, что сможешь сделать карьеру) действительно не способствует росту интереса к госслужбе. Нелегко будет переубедить молодежь, когда нет ярких примеров карьерных успехов в госорганах людей с русскими фамилиями. И здесь уже заботой государства должно стать изменение существующих этнических пропорций среди управленцев. Например, в советское время Москва видела своей задачей всяческую поддержку национальных кадров. Подсчеты норвежского ученого Пола Колстое для 1955-1972 гг. позволяют получить общее представление о кадровой политике тех лет (см. таблицу).

Конечно, лет 15 назад у эстонского председателя мог быть русский зам, а какого-нибудь высокопоставленного латыша нынешние историки назовут слишком советизированным, чтобы считаться «настоящим латышом». Как бы там ни было, но из-за любви Москвы к нацкадрам у нас не выработалось привычки к обеспечению достойного представительства местных меньшинств в верхних эшелонах власти. Сегодня этому претит и этноцентричная идеология, господствующая среди эстонских и латвийских политиков.

Кстати, всемирно известный социолог Самми Смууха в свое время разработал концепцию этнической демократии. Одним из ее признаков он считал ситуацию, когда «государство находится во владении и управляется основной этнической группой». В его родном Израиле это на практике означало невозможность для представителя арабского меньшинства занять сколько-нибудь видную должность в управлении. Сам Смууха полагает, что этнические демократии могут быть устойчивыми. Однако то, что происходит сейчас в «земле обетованной», стабильностью никак не назовешь.

Международные и европейские документы по борьбе с дискриминацией допускают создание для меньшинств льготных условий при доступе к какому-нибудь благу, в том числе к системе управления. До сего времени русскоязычным перепадали лишь полученные в ходе политического торга муниципальные должности. Трудно представить себе в Эстонии и Латвии что-либо иное. Когда в одной эстонской газете обозреватель Сергей Стадников впервые познакомил читателей с проблемой представительства меньшинств, то получил через Интернет множество сердитых комментариев. Их лейтмотивом было нежелание мириться «с негритянскими квотами, как в Америке». Вряд ли сегодня кто-нибудь в Эстонии или Латвии собирается обсуждать введение этнических квот: намного важнее доброжелательная заинтересованность государства и местных самоуправлений в том, чтобы представители меньшинств шли к ним на службу и свободно делали карьеру. Если мы всерьез заботимся об интеграции, то не можем вечно сохранять монополию титульной власти на управление.

Вадим ПОЛЕЩУК