Опальный генерал

С генералом в отставке, командующим Силами обороны Эстонии в 1993-1995 годахАлександером ЭЙНСЕЛНОМ беседует Татьяна ОПЕКИНА.

Тянувшийся семь лет судебный процесс по делу опального генерала на прошлой неделе, как известно, закончился оправдательным приговором. Ибо, как сказал адвокат Эйнселна, в деле нет ни доказательств, ни состава преступления. Правда, у прокурора мнение иное. И он не собирается останавливаться. Но как бы там ни было, перед встречей с г-ном Эйнселном мы договорились: о судебном процессе — ни слова! Хотя полслова все-таки было произнесено...

— Г-н Эйнселн, известно, что вы приехали в Эстонию из США по приглашению сначала Арнольда Рюйтеля, затем Леннарта Мери, предложивших вам принять командование Силами обороны Эстонии. А если бы вас не пригласили, то вы бы и не приехали?

— Нет, конечно, я вообще не был заинтересован в этой работе и дважды отказывался, считая, что надо бы подыскать кого-либо помоложе. Но потом все-таки решился, ибо был убежден, что в стране, приступающей к развитию демократии, будет полезен и необходим человек, обладающий западным опытом. Я прослужил в вооруженных силах США около 36 лет и никогда там не слышал о самоубийствах солдат, несмотря на то, что американская армия количественно не сравнима с вооруженными силами Эстонии. С 1991 года и до моего появления здесь было зарегистрировано несколько случаев солдатских самоубийств, причиной которых стала так называемая дедовщина — тяжелое наследие советской армии.

— Со времени вашего приезда в Эстонию прошло десять лет. Из них два с половиной года вы командовали Силами обороны. Что дал вам опыт этих лет? Каким он был?

— Я недооценил то, что предстояло сделать, дабы изменить положение дел в вооруженных силах к лучшему. На это требовалось гораздо больше времени.

— Вы жалеете о том, что сюда приехали? Родина оказалась для вас мачехой?

— Я никогда не жалею о том, что сделал. Наоборот, жалею о том, чего не сделал. Я обманулся во многих людях, во многих происходящих здесь процессах. Но не жалею о том, что приехал, ибо считал это своим долгом.

— Вы покинули Эстонию 13-летним подростком, а вернулись сюда, имея за плечами опыт двух войн — в Корее и Вьетнаме, службу в Генштабе США, преподавательскую работу в военном училище. Какой вам представлялась Эстония оттуда, из американского далека? Что вы о ней помнили?

— Трудно отделить непосредственные детские впечатления от тех, которые добавились к ним в Германии, где в течение четырех лет, проживая с мамой в лагере для беженцев, я посещал эстонскую школу. Кстати, в ней были очень хорошие педагоги. Ведь некоторые из них до того были профессорами Тартуского университета. Что же я помнил об Эстонии? Длинное теплое лето на хуторе у дедушки и тети в Ярвамаа, снежные зимы. Помнил бомбардировки Таллинна, когда горело и пылало полгорода. Это было в сентябре 1944 года. Советские войска уже приближались к Синимяэ. Мой друг Олав Саукас (а мы были с ним кровные братья, как тогда было принято у мальчишек) считал, что мы должны непременно идти воевать, причем делать это надо сразу, сейчас, просто сию минуту. И мы побежали с Олавом на Нарва маантеэ за оружием, которого там, естественно, не было, а оттуда в Кадриорг и дальше — в Пирита. Возле моста нас остановил кто-то из взрослых и посоветовал вернуться назад. Мол, русские скоро будут в городе. Мы побежали домой. Мама уже сбилась с ног, разыскивая меня. Вечером того же дня — 21 сентября — кораблем мы отплыли с ней в Германию.

— Вы сделали в США военную карьеру. Это хорошая карьера для эмигранта?

— Трудно сказать, все зависит от того, чем тот или иной человек намеревается заниматься в жизни. Я стал военным не потому, что хотел сделать карьеру. Просто я был убежден, что между США и СССР непременно будет война и я пойду на эту войну, ибо ценности американской демократии невозможно сохранить, если сталинский режим восторжествует. В марте 1950 года я поступил на военную службу, а в июне того же года началась война в Корее. И я подумал: вот уже и началось. Мне было чуть более восемнадцати лет, в этом возрасте все ясно и просто, мир черно-белый. Надо сказать, что на службе у меня хорошо получалось, начальство было мною довольно, а полковник Вестморланд, позже командующий американскими войсками в Корее, советовал мне пойти в военную академию.

— Офицеры США и политика. Они существуют отдельно?

— Офицеры участвуют в голосовании на выборах, но им категорически запрещено разговаривать с подчиненными на политические темы, состоять в партиях, участвовать в партийной жизни. Но, конечно, если ты работаешь в Генштабе, то общаешься с работниками Министерства иностранных дел, и тут все зависит от твоих обязанностей и полномочий.

— Вы воевали в Корее, во Вьетнаме. Каково это психологически? Стараетесь об этом не вспоминать? Или, наоборот, не можете забыть, как это происходит с теми советскими солдатами, которые воевали в Афганистане?..

— Видите ли, я никогда не считал участие в этих войнах чем-то таким, о чем до конца жизни нужно думать и вспоминать. Хотя, конечно, когда мы собираемся вместе, то говорим об этом. Я не отношу военные годы к главным событиям в своей жизни. Это был определенный ее период. Очень трудный период. Но такова была моя профессия, я добровольно ее выбрал, добровольно пошел в парашютно-десантные войска, добровольно участвовал в спецоперациях во Вьетнаме. Конечно, всегда надо помнить, зачем и почему ты на войне. Советские солдаты, воевавшие с Гитлером, знали, что они защищают свою землю от нападения и были совершенно справедливо убеждены в своей правоте.

— Вы, конечно, видели фильм «Апокалипсис» Фрэнсиса Копполы. Он ведь о Вьетнаме...

— Видел. Я как раз был в тех местах. Но фильм — сплошная фантазия.

— А как вы относитесь к нынешней войне в Ираке? Одобряете ли действия США?

— Я выступал на Эстонском телевидении и рассказывал о своей позиции. Когда меня спрашивают напрямую, вы за войну или против нее, я пожимаю плечами. Да я не знаю никого, кто был бы за войну. Все дело в том, что Франция, заявив, что она в любом случае использует право вето, не оставила американцам иного выхода, иного пути, кроме как начать военные действия. Результат показал, что США были правы. Ведь Саддам Хусейн, который был не менее страшен, чем Гитлер или Сталин, вполне мог использовать добровольцев-смертников, которых в тех краях найти не так уж трудно, для распространения, к примеру, той же оспы. До того, как эта смертельная зараза высыпает наружу, проходит некоторое время, в течение которого добровольцы, которым привита оспа, могут сесть в самолет, заразить тех, кто оказался с ними в одном салоне, а эти несчастные — по цепочке — многих и многих других людей. Сами того не зная.

— Но теоретически такое возможно и после войны. И без Хусейна.

— И все-таки подобная опасность уменьшилась. Мне близка позиция, которую занял прежний премьер-министр Сийм Каллас. На вопрос, почему Эстония поддержала США, а не французов, он сказал: мы жили 50 лет в оккупации и хорошо знаем, что испытывает народ при тоталитарном режиме.

— Эстония поддержала США, но вступает-то в Европейский союз. Явное противоречие. Тем более, что ЕС конкурирует со Штатами на поприще экономики.

— И хорошо, что конкурирует. Такая конкуренция помогает сохранять равновесие в мире. Нельзя, чтобы кто-то один диктовал миру свою волю. И хорошо, что люди выходят (выходили) на митинги, что они протестуют (протестовали) против войны. Маленьким государствам труднее, чем крупным, быть услышанными. Я с некоторыми датчанами говорил на эту тему (а датчан намного больше, чем эстонцев), они знают, как непросто устоять перед давлением больших государств.

— На посту командующего Силами обороны вы первым громко заговорили о расцветающей в стране коррупции. И были уволены. А теперь в коалиционном договоре RRR борьба с коррупцией стоит чуть ли не первым пунктом повестки дня. Это вас радует?

— Конечно, радует. Но в рядах RRR есть много уже коррумпированных людей, и это несколько омрачает надежду на положительный результат. Внутреннее очищение должно постоянно присутствовать во всех сферах — в судах, адвокатуре, среди врачей, военнослужащих и т.д. И в политических партиях, конечно.

— Вы занимаете активную жизненную позицию. В парламентских выборах-99 ваша фамилия значилась под вторым номером в списке Синей партии, не преодолевшей тогда 5-процентный барьер. За кого вы голосовали сейчас? И голосовали ли?

— На выборы я, конечно, ходил. Но мое голосование было протестным.

— Что это означает?

— Это означает, что я протестую против существующей сегодня в Эстонии избирательной системы. Она ведь сложна и запутанна. Кандидаты, получившие меньше голосов, по милости своих партий занимают место в парламенте — в отличие от тех, у кого этих голосов больше. В 1999 году за меня проголосовали 1497 избирателей, и это было больше, чем у 45 депутатов Рийгикогу того созыва. И второе обстоятельство. Многие люди разочаровались во власти, они не верят, что их голос весом, что они могут влиять на политику и политиков. Кстати, ваша журналистская профессия тут играет немаловажную роль.

— Как сложились ваши отношения с эстонской прессой? Немало людей, относящихся к так называемой второй Эстонии, считают, что эта пресса работает в интересах Эстонии первой. Вы с ними согласны?

— Я с ними согласен на 150 процентов. Мне вообще представляется, что в демократическом развитии Эстонии это сейчас самое слабое звено. Впрочем, Эстонию трудно назвать демократическим государством, это скорее страна олигархическая, где сравнительно небольшое количество людей, неправедно обогатившихся в первые годы после восстановления независимости, диктуют свою волю остальным. А средства массовой информации вместо того, чтобы быть «сторожевым псом» демократии, вскрывать причины общественных проблем и помогать их решать, обслуживают олигархов. Меня лично эстонская пресса настолько не жалует, что, если бы я прошел по поверхности озера Юлемисте, не замочив ноги, газеты написали бы: «Да этот Эйнселн и плавать-то не умеет!» Неделю назад, когда мы с женой утром подходили к зданию городского суда, чтобы выслушать его решение, жена предположила, что приговор будет оправдательным. Ибо в противном случае нас поджидала бы большая группа телеоператоров и журналистов. Ведь пресса все знает наперед.

— В США, где вы прожили сорок лет, принято «держать улыбку», даже если на сердце скребут кошки, строго придерживаются заповеди: «Никогда не говори никогда». Обратили ли вы внимание на то, что люди на улицах Эстонии редко улыбаются?

— Люди живут так трудно, что им не до улыбок. И это совсем не то, что я ждал от своей родины.

— Будете писать книгу о своей жизни? Или она уже написана?

— Еще не написана, но уже начата.

— Спасибо за беседу.