Жизнь взаймы

С деканом экономического факультета университета Audentes, профессором Иваром РАЙГОМ беседует Татьяна ОПЕКИНА.

— Для начала хотелось бы попросить вас, г-н Райг, дать общую характеристику экономики сегодняшней Эстонии.

— Экономика Эстонии проходит сейчас завершающую стадию переходного периода, ибо мы пока еще не вышли на путь стабильного развития. В годы первого правительства Марта Лаара эстонское государство, точнее, те, кто его возглавлял, взяли курс на рыночное хозяйство, ориентируясь при этом на англо-американскую модель развития (Лаар, как известно, считается учеником Маргарет Тэтчер). Сменившие Лаара Тийт Вяхи и его преемник Март Сийманн попробовали придать рыночному курсу социальные черты, но эти их попытки не получили дальнейшего развития. Нынешнее правительство Юхана Партса ориентируется опять-таки на свободный рынок. Почему-то наши правящие круги не хотят или не могут понять, что невозможно одновременно достичь двух противоречивых целей — развивать либеральную рыночную экономику и заодно присоединиться к Европейскому союзу, в котором доминирует модель сверхрегулируемого социального рыночного хозяйства. Представляется, что это чревато конфликтом. Либо Эстония не сможет продолжать либеральную рыночную политику, либо у нее будут серьезные проблемы с Евросоюзом.

— Среди политических партий Эстонии наиболее экономически подкованными выглядят реформисты — партия молодых и успешных предпринимателей. Устами своего лидера Сийма Калласа реформисты настаивают на ключевой роли иностранных инвестиций для успешности сегодняшнего и завтрашнего экономического развития Эстонии. Надо сделать законы наиболее благоприятными для иностранных инвесторов, говорит Каллас. И тогда появятся новые рабочие места, в казну потекут налоговые поступления, и заживем припеваючи. Но не кажется ли вам, что у нас нередко инвестиции путают с кредитами, займами? Ведь настоящие инвестиции — это долгосрочное вложение капитала в отрасли промышленности. Есть ли у нас такие инвестиции?

— Есть, конечно. Они называются прямыми, потому что непосредственно, прямо идут в промышленное производство. И есть так называемые портфельные инвестиции — кредиты, займы, ценные бумаги, которые приходят в любую минуту, но так же неожиданно, в любую минуту, могут и уйти. Конечно, желательно, чтобы у нас побольше было инвестиций прямых, то есть строились новые предприятия и создавались рабочие места.

— А когда шведы покупают нарвский Кренгольм с его огромным опытом и традициями — это тоже прямые инвестиции? Ведь там уже были рабочие места. Быть может, это просто смена хозяина?

— И все-таки это инвестиции. Ведь приобретая Кренгольм, шведы взяли на себя определенные обязательства, связанные с внедрением новых технологий, например. Со старыми, допотопными станками сегодня далеко не уедешь. Всегда есть определенные ограничения, что инвесторам позволено делать и чего они не могут делать ни при каких обстоятельствах. По прямым инвестициям на душу населения среди стран Восточной Европы Эстония занимает сейчас третье место после Чехии и Венгрии, но все равно резервы есть, так что Сийм Каллас прав, когда говорит о необходимости благоприятного климата для инвестиций. А это означает...

— Снижение налогов?

— Не только. У нас и сегодня небольшие налоги, тем не менее инвесторы во многих случаях предпочитают Финляндию и Швецию, где налоги как раз высоки. Но там квалифицированная рабочая сила и высокая производственная культура. Финские и шведские рабочие производят для инвестора намного больше прибыли.

— Быть может, для инвесторов имеет значение еще и такое немаловажное обстоятельство, как высокий уровень энергопотребления. В Эстонии на производство единицы продукции тратится в пять-шесть раз больше энергии, чем в Северных странах...

— Для таких маленьких стран, как наша, безусловно, существует проблема реструктурирования экономики на относительно энергосберегающие производства. Энергия действительно дорога и вряд ли будет дешевле. Но те же финны специализировались на Nokia, производстве электронных и мобильных телефонов, а это не столь энергоемкое производство. Есть опыт Швейцарии, производящей знаменитые часы, сыры, медикаменты и т.д. И нам надо поискать нишу на базе научных изобретений, энергосберегающей технологии.

— Что показал опыт последних десяти лет: иностранцы оказались для Эстонии хорошими инвесторами или нет? Ведь ту же табачную фабрику «Леэк» шведы купили и сразу же ликвидировали, просто избавившись от конкурентов. На Кренгольме в будущем году предстоят сокращения рабочих мест. А «Ээсти телефон», простите, Elion (поменял аналоговые телефоны на дигитальные, поменял, и не однажды, номера телефонов, теперь поменял и свое название), будучи монопольным владельцем сетей, взвинтил цены до такой степени, что теперь плата за телефон по размерам уступает только плате за тепло...

— Капиталист любой страны был и остается капиталистом в том смысле, что его целью является прибыль и еще раз прибыль. И все-таки без инвесторов мы не можем обойтись, они нам нужны и сегодня, и завтра. Конечно, среди них были разные — и хорошие, и плохие. Одни пришли сюда за дешевыми деньгами, вложили свои небольшие инвестиции (с которыми эстонцы и сами справились бы) и уже ушли, заработав большие деньги. А есть инвесторы серьезные, создавшие крупные предприятия, такие, как ELCOTEQ, где много рабочих мест, новая технология, обогащенная производственная и социальная инфраструктура, где люди выучились, обрели высокую квалификацию.

— Может ли эстонское государство отфильтровывать хороших инвесторов и плохих?

— Не может. У нас очень либеральные законы, и каждый, кто хочет открыть здесь свое предприятие, в состоянии это сделать. Поэтому и появлялись у нас инвесторы с полукриминальным и даже криминальным прошлым. Только в последнее время, после известных скандальных разоблачений подобного рода инвесторов, государство начало обращать внимание на эту сторону дела. И тут нам хороший пример подают Финляндия и Швеция, где бизнес-культура очень высока. Обе эти страны — наименее коррумпированные в мире.

— Недавно с любопытством прочла о том, что Эстонию ежегодно посещают более трех миллионов туристов и это приносит не менее 10 миллиардов крон дохода, то есть четверть бюджета. Прекрасная сфера приложения сил, прибыльная, если только при этом мы сами не очень много ездим. Этим, кстати, отличаются англичане, которые больше принимают туристов у себя, нежели путешествуют сами. Какие тут у нас перспективы?

— Десять миллиардов крон — это и вправду почти четверть бюджета, но от объема национального дохода это только 10 процентов. Действительно, соотношение приезжающих и уезжающих, экспорта и импорта туристов имеет значение. Сейчас мы отдыхаем за границей меньше, чем приезжают к нам. А приезжают, в основном, финны (из трех миллионов их около двух с половиной). Приезжают, чтобы отдохнуть в санатории или доме отдыха, купить более дешевые, чем у себя, товары, пойти в парикмахерскую, посетить зубного врача. Конечно, туризм — вполне перспективная отрасль, есть страны, которые на ней специализируются. Но это не про нас, не тот климат, мало экзотики. Мы можем развивать туризм только вместе с дополнительными услугами, бытовым обслуживанием и т.п.

— В каком же направлении стоит двигаться экономике Эстонии?

— Крупных заводов и фабрик у нас нет. К тому же нет ни квалифицированной рабочей силы, ни капиталов, ни сырья. Да и рынка тоже нет. А в мире идет процесс специализации и концентрации производства. Конечно, без своих промышленности и сельского хозяйства нам не обойтись, но при этом надо поискать и найти свою Nokia, свою нишу в виде некой наукоемкой конкурентоспособной отрасли. Будет ли это биотехнология или медицина, где мы достаточно сильны, кто знает. Надо искать. А если не найдем, эстонская экономика так и останется субсидиарной, то есть мы будем субконтрактниками для крупных фирм, изготавливающими отдельные детали, но не готовую продукцию.

— В связи с этим сам собой напрашивается вопрос о нашем научном потенциале. А попросту говоря, о роли мозгов. Утечка мозгов — это ведь не только про Россию, но и про нас тоже. Где они, эти мозги, где перспективные идеи?

— Недавно реформисты сделали предложение, чтобы крупные предприятия и банки выделяли по 10 процентов своей прибыли для развития определенных, подающих надежду областей науки с тем, чтобы развивать биотехнологию, инфотехнологию. У наших ученых здесь есть определенные успехи, надо придать им толчок, ускорение. Но общество не приняло эту идею.

— Общество или банки?

— И общество, и банки, потому что это довольно большая сумма. Общество не готово создать тепличные условия для узкого круга ученых, не готово покупать мозги. И потому есть опасность, что такие ученые покинут Эстонию. Между тем финны это сделали уже в шестидесятые годы, когда они стали вкладывать деньги в науку, новую технологию, создали тепличные условия для своих ученых. И у них есть Nokia...

— Неделю назад президент Банка Эстонии Вахур Крафт, а вслед за ним и глава Hansapank Индрек Нейвельт высказались в печати об опасностях для стабильности эстонской экономики, о чрезмерном увлечении кредитами, увлечении жизнью взаймы. Что сей сон значит? Быть может, они ведут речь как раз о том, о чем мы только что говорили?

— Они ведут речь о дефиците текущего счета, о том, что мы тратим больше, чем производим (в 1999 — 2000 годах зарплаты в Эстонии выросли на 35 процентов, в то время как производительность поднялась лишь на 20 процентов). Некоторые наши политики, в том числе наивные республиканцы и амбициозные реформисты, полагают, что внешнеторговый дефицит не страшен, он — явление временное и преодолимое. Мол, иностранные инвесторы завозят сейчас в Эстонию новое оборудование, а через несколько лет эта проблема будет решена. Но банкиры напоминают: в следующем году мы будем в Евросоюзе, и значит, трудно рассчитывать на сохранение такого благоприятного экономического климата, который есть сейчас. И значит, не будет таких темпов роста. Это реалистичный взгляд на вещи. Аналитический центр Свободная Европа, который я представляю, совместно с Audentes впредь будет исследовать, какие реальные изменения будут происходить в Эстонии после ее вступления в ЕС, как это вступление повлияет на экономический рост, благосостояние населения, на экспорт-импорт и т.д. Предполагаю, что изменения будут неоднозначными. В некоторых сферах — положительными, в некоторых — отрицательными.

— Спасибо за беседу.