Игрок первого темпа

Николай ХРУСТАЛЕВ

Представляем олимпийского чемпиона, многократного чемпиона мира и Европы волейболиста Вильяра Лоора.

— Вильяр, вам довелось играть в самой, пожалуй, именитой и сильной волейбольной команде своего времени. Как в нее попал человек, выросший в городе Тарту?

— Все просто: мне было 10 лет, кода отец взял меня за руку и привел в спортшколу. Он сам играл в волейбол, на не слишком высоком уровне, но играл. Большую известность принесло ему судейство, судил долго.

— Но в игре, как бы там ни было, он вас чему-то все же научил?

— Конечно. Каждое лето мы уезжали в деревню, где между деревьев натягивалась сетка, учить-то меня он начал еще до прихода в секцию, сначала пасу, приему снизу, чему было возможно, тому и учил: все-таки руки и пальцы были еще слабыми.

— Получается, что отец и стал вашим первым тренером. Потом были и другие. В одном из интервью, говоря о своих тренерах, вы сказали, что, например, Вячеслав Платонов в сравнении с Юрием Чесноковым был более человечным. Что имели в виду?

— Очень многое. Чесноков был человеком военным, потому на сборах, если мы и не чувствовали себя на совсем уж казарменном положении, то и слишком свободными тоже не были. Даже из-за болезни близких Чесноков мог не отпустить. Во всем должна быть мера, а когда такая жесткость, то большой пользы не будет. Платонову жесткости тоже хватало, но, помню, однажды на сборах в Ленинграде пришел к нему игрок: «Вячеслав Васильевич, очень надо съездить к одной девушке, ждет». И Платонов сказал: «хорошо, отпускаю, но чтобы завтра утром к завтраку был на месте и в полном порядке». А так как парню надо было ехать куда-то за город, Платонов ему еще и свою машину дал.

— Сказанное наводит на мысль о соотношении между приказом и исполнением чего-то от души.

— Я об этом раньше не думал, но сейчас вспоминаю, что когда начинал, то все было так интересно, было такое желание, а в конце все превратилось в трудную работу, потому что столько было игр, сборов, опять игр, опять сборов. Играешь, играешь... По правде говоря, надоело. Может, из-за этого, когда закончил играть, то и видеть не хотел этого волейбола. Сейчас из-за травмы я играть не могу, но и большого желания нет.

— Как, кстати, вы при таких нагрузках умудрились тогда и серьезно учиться в ТПИ на экономиста, защититься? Ведь необходимость ехать на защиту, как известно, стала поводом к конфликту с Чесноковым.

— На самом деле это тяжело, но возможно. У большинства на это не хватает ни сил, ни характера. Книги у меня всегда были с собой: другие спят, я учу, не всю ночь, конечно. Сон я прихватывал днем, между тренировками. А в политехническом институте у меня был свой график сдачи экзаменов: за четыре дня — три экзамена. Однажды пришлось сдать за один день два экзамена, в одну дверь вышел — в другую вошел.

— В те времена вы были в зените славы, когда кажется, что так будет всегда, что ничего не изменится, а вокруг столько соблазнов молодости...

— Все это правда, но я тогда уже точно знал, что в волейболе не останусь, быть тренером призвания не было, сейчас тоже нет, я не педагог, нет этого в душе. А когда не тянет, многому не научишь.

— ЦСКА и сборная СССР, в которых вы играли, много лет не знали себе равных в Европе и мире. Сейчас такие команды называют «командой мечты». Ваша тоже могла бы себя так называть?

— Наверное. Собралась прекрасная компания, мы очень подходили друг другу и по игре, и по характерам. Знаю, что в других командах порой бывало иначе, ты мог быть не в ладах с пасующим, и он тебе паса не давал. Иногда случалось, что из 16 игроков поехать куда-то могли только 12, и те, кто оставался, все понимали, никаких обид не держали. Мы были одной семьей, общались не только на площадке, но и по жизни, часто собирались семьями, вместе праздновали победы. Мы же за семь лет не проиграли ни одного турнира. Всех отличало высочайшее индивидуальное мастерство, мы были сильны, тут заслуга тренера, в командной игре. Все время искали что-то новое, придумывали интересные комбинации, элементы, которых другие еще не знали. Волейбольная площадка не так велика, на ней сильно не разгуляешься, и все шлифовалось до мелочей, чтобы знать, куда отдать пас и кто на него откликнется. Я был игроком первого темпа и прыгал в воздух с готовой рукой раньше, чем давался пас, оставалось только поставить точку. При этом успеваешь еще заметить, где стоит защитник и поставлен блок.

— Семь лет побед. От них можно устать?

— Нет. Второе место расценивалось, как поражение. Мы знали, что сильны, и, к счастью, ни одного «серебра» у нас не было.

— Впоследствии многие из ваших партнеров поиграли еще за границей, неплохо там зарабатывали. Почему вы не поехали?

— Мог бы поехать, но мне показалось, что я уже не в той форме, чтобы играть так хорошо, как надо. Хуже играть не хотелось, плохо играть стыдно. И я сказал себе — хватит. Пару лет я еще поиграл в «Калеве», команда нуждалась в моей помощи. Получилось, как получилось, но я старался быть максимально полезным.

— Вы были нападающим первого темпа, при этом приходилось отрабатывать в защите, или вашей задачей, как принято говорить, было только заколачивать соперников «по колено в землю»?

— «По колено в землю» мне вообще никогда не нравилось. Нравилось обмануть, перехитрить тихим, несиловым ударом. А в защите тоже приходилось отрабатывать, в волейболе все ходят по кругу. Он, по-моему, самая тяжелая игра, потому что состоит из пяти компонентов: подача, прием, защита, блок и только потом нападение, без этого никуда, чего-то не умеешь, и игры не будет ни у кого из партнеров. Очень изменила игру подача в прыжке, еще — нападение с задней линии, чего раньше тоже не было. Это придало игре новую окраску, ведь число в каждом моменте нападающих с трех сразу выросло до пяти. И волейбол очень подрос, у нас двухметровым сначала был только Савин, потом Шкурихин еще добавился, а сейчас у голландцев даже пасующий 2,07, кажется.

— Покинув волейбол, сказали вы, мяч в руки больше не берете. Но по телевизору-то смотрите, что интересует чаще всего?

— Я все же профессионал, и смотрю, как выполняются отдельные элементы, какая страховка, как комбинируют, с одним или двумя связующими играют, так что не только за очками набранными слежу. Волейбол мне всегда интересен, хотя кажется, что сегодня игра стала слишком силовой, рукой бьют, как ногой, комбинаций стало меньше, от этого и красоты меньше.

— Но ведь и не зря говорят, что против лома нет приема.

— Лом может быть разным, а красота нужна всегда.

— Помню игру одного известного волейболиста, Юрия Венгеровского, который на площадке всегда кричал самым жутким образом, и не он один, игроки этим как бы заводят друг друга. Вы кричали тоже?

— Не помню, наверное, кричал, и, наверное, тоже сильно, если требовалось. Волейбольная площадка была единственным местом, где я мог позволить себе кричать и вообще разозлиться.

— Сегодня вы ведете жизнь человека, который утром едет на работу, вечером с работы возвращается. Те золотые ваши годы, золотые по жизни, золотые по медалям, вам сегодня помогают оставаться оптимистом.

— Пожалуй, они дали чувство, что если поставить задачу, то ее можно выполнить. Только надо быть упрямым.

— В нынешнем году вас ожидает золотой юбилей. Встречать его тоже будете как нападающий первого темпа?

— Никогда не думал об этом. Вероятно, теперь я все же больше распасовщик.

— И никогда не были романтиком?

— Скорее, всегда был реалистом...