А премьера-то еще не состоялась…

Элла АГРАНОВСКАЯ

В спектаклях Романа Виктюка играли самые выдающиеся актрисы российского театра. Перечислять имена быссмысленно, они хорошо известны. И среди этих актрис не было ни одной, которая не расписалась бы в самом что ни на есть пылком к нему чувстве. Процитирую лишь Алису Фрейндлих, которая однажды сказала мне в интервью: «Виктюк легко и безудержно выходит из себя. И только тот, кто очень хорошо его знает, понимает, что это только на секунду, что пройдет мгновение - и он закричит из зала: «Гениально! Браво!».

Но Виктюка обожают не только те, с кем он работал над спектаклями…

Мы знакомы много лет. Однажды он сказал: «Если человек в искусстве хочет, чтобы у него по судьбе случилась жизнь, он не должен у себя в душе терять ощущение детства, то есть первородности восприятия этой жизни, когда и мировоззренчески, и эмоционально все воспринимается, как в первый раз. Ребенок может тыкаться в разные стороны: он не знает, где дверь, где окно, не знает, что будет за этой дверью, за этим окном. Но! Главное - у него есть желание открыть дверь, выйти в какое-то другое пространство. И я всегда говорю, что у меня один недостаток: мой юный возраст. Потому что мне безумно скучно с людьми, которые чинно все слушают и всех поучают…».

Мне показалось, что я его поняла. Но когда мы с Николаем Шарубиным снимали о Виктюке документальный фильм «Гениальный хулиган» (смею надеяться, не самый скучный, потому что впоследствии эта работа была отмечена несколькими дипломами), вдруг принялась лепетать, что, дескать, безумно жалко актрису, с которой вы работаете, мол, зачем вы ее так наобижали… Он ответил, сочувственно глядя в камеру: «Пока человек, актер не пройдет путь страдания, одоления, не наступит радость. Мы сразу хотим результат, хотим радости, а это невозможно. В этом есть трагическая - трагическая! - судьба актрисы. Потому что актриса должна всю свою жизнь отдать на этот алтарь без остатка…»

Конечно, сегодня мне не пришло бы в голову задать Виктюку вопрос, с которым обратилась к нему когда-то:

- Это правда, что вас «полюбляют» сразу и безоговорочно?

- Это действительно правда. Наверное, потому что в силу этого ощущения невыросшего ребенка я ни на кого не обижаюсь.

- Даже если вас предают?

- Даже когда меня предают. А поскольку время у нас такое, что деньги и расчет пришли на место Бога, который умер, и в наш плебейский век правит зло и плебеи нами руководят, тема предательства стала очень актуальна. Но я не обижаюсь даже на тех, у кого руки по локоть в предательстве. Даже к ним испытываю искреннее сожаление, ведь от этого моментально уходит талант, даже если он был. Энергетическая злость возвращается к ним обратно - люди гибнут на глазах. И не понимают, почему вдруг, внезапно, без причины разные органы вдруг отказываются функционировать...

Мы знакомы сто лет. «Роман Григорьевич, как вы переносите всеобщее обожание? - спросила я его однажды. «Как я переношу любовь? - уточнил он. - Совершенно спокойно». - «А панибратство?» - «И это тоже совершенно спокойно. Потому что если есть ответное чувство, ему ничто помешать не может. А если нужно фальшивить и делать мимику, будто ты обожаешь этих людей, это непереносимо. Тогда ты уже тратишь на фальшь гораздо больше - и все исчезает».

Сколько Виктюка помню, он не устает повторять, что на самом деле мир состоит из сумасшедших, это они стоят на всех его перекрестках, и только благодаря им мы выживаем. «И пусть полет считается чем-то уродливым и безумным, а крылья - признаком падения, такова уж наша эпоха, все равно буду неустанно твердить: мир определяют люди, которым дан полет. Люди крыльев! И не поверить в это было бы величайшей трагедией наших с вами дней».

Наверное, было бы преувеличением сказать, что ему верят все, но те, с кем Виктюк соприкасается в работе, верят - безоговорочно.

О фантастических репетициях Романа Виктюка написаны тысячи, нет, пожалуй, десятки тысяч строк. Надеюсь, будет еще столько же, возможно, даже больше. Лично мне довелось приникнуть к истокам этого чуда, когда известный лишь в очень узком кругу театральный режиссер ставил в нашем Русском театре спектакль «Мелкий бес».

Тогда я впервые увидела это незабываемое зрелище: режиссер, играющий свой собственный, единственный спектакль (второго не будет, на следующей репетиции будет другой и снова удивительный!) - и актеры, внимающие каждому его слову, жесту, каждому вдоху и выдоху. После той репетиции он сказал: «Всегда встреча режиссера с артистами, в которых еще жива природа, естественность и подлинная эмоциональность, обещает взаимообогащение. Ведь самое сложное - создать во время репетиции семью. И не просто семью, но семью, живущую в атмосфере добра. Если эта атмосфера возникает, то в результате актеры растут как личности. И в конце концов, главное - не поставленный спектакль, а репетиционный процесс, в котором каждый из нас изменяется к лучшему. В «Мелком бесе», спектакле о наказуемости зла - а тема зарождения и наказуемости зла проходит через все мои постановки - это особенно важно, особенно необходимо. Прошу вас это запомнить...»

Я запомнила. И на всю жизнь осталась на репетиции Виктюка. Кстати, совершенно не подозревая, что когда-нибудь смогу кичиться собственной прозорливостью. И все-таки не буду. Потому что понимаю: на самом деле просто неслыханно повезло.

Когда Виктюк был уже безумно знаменит, спросила его восторженно, но с оттенком некоторой сопричастности к тайне:

- Роман Григорьевич, каждая ваша репетиция - настоящий спектакль, отдельное, безумно увлекательное. Вы от этого к премьере не устаете?

- А премьера-то еще не состоялась, - поставил он меня, наивное существо, на место. - Премьеры-то еще нет. И название еще неизвестно, какое оно будет... А занавес, тем более, не поднимали, и кнопку не нажимали, что пора. К поклонам, естественно, не вызывали... да, да...