Лингва франка: язык до общения доведет

Пал КОЛСТО,
Университет Осло

Во многих странах мира различные этнические группы говорят на непонятных друг другу языках. Для того чтобы контакты между такими группами оказались возможны, им необходимо договориться, формально или по молчаливому соглашению, о языке общения, другими словами, о лингва франка.

Обычно таким языком становится язык группы, обладающей политической властью и/или численным превосходством. Так было и в Советском Союзе. Официально государственного языка в СССР не было, но русский язык служил языком межнационального общения. Канадский исследователь Уилл Кумличка утверждал, что свободное государство может оставаться нейтральным в вопросах религии. Не нужно устанавливать государственную религию, вполне достаточно предоставить гражданам возможность самим выбирать себе религию или отказаться от нее. Другое дело – язык, продолжает Кумличка. Современное государство, свободное оно или нет, должно проводить языковую политику. Слишком дорого обходится перевод всех государственных документов на несколько языков. Несколько стран, например, Бельгия и Канада, выбрали перевод, но это – исключения из правила. В большинстве стран государственная власть говорит только на одном языке.

Аргументы Кумлички кажутся мне убедительными, но они обходят важную проблему: хотя государство и не может оставаться нейтральным в вопросах языка на уровне управления, но государство не обязано регулировать вопросы языка на уровне общества. Оно может, если захочет, разрешить обучение в школах на разных языках, может даже финансировать эти школы наравне с теми, в которых обучение ведется на государственном языке.

Различие между «государственным языком» и «языком межнационального общения» во время перестройки, когда бывшие советские республики принимали законы о языке, основывалось на очень важном положении, о котором часто забывают: нет никаких оснований для того, чтобы официальный язык государства и неофициальный язык межнационального общения были одним и тем же языком. В то же время, обоснование необходимости таких законов имело существенный изъян: подразумевалось, что можно ввести или запретить язык межнационального общения голосованием в парламенте. Если на улице встретятся два человека, говорящих на разных языках, и им нужно будет поговорить, они воспользуются тем языком, на котором им будет легче понять друг друга, что бы там политики ни писали в своих законах.

Возможны разные модели межэтнического общения. Иногда для этого не нужна лингва франка. Собеседники говорят на своих языках, но каждый понимает язык другого. Эту модель можно назвать взаимным пассивным билингвизмом. Я видел такие примеры в семьях и в других ситуациях, где люди постоянно разговаривают, хотя их языки совершенно разные.

Однако по большому счету пассивный билингвизм может существовать только в ситуациях, когда оба языка очень близки между собой, и для их изучения членам обеих групп не нужно прилагать слишком больших усилий. Главная причина существования этой модели – не только сходство языков, но и подразумеваемое равноправие власти и престижа. Язык, обладающий большей властью и престижем в обществе, как правило, становится лингва франка даже в тех ситуациях, когда, строго говоря, лингва франка не требуется.

В Эстонии взаимный пассивный билингвизм, похоже, отсутствует по всем приведенным выше причинам. Эстонский и русский языки очень разные, а проблема языка крайне политизирована. Это уже не вопрос общения, а проблема утраты и приобретения власти и престижа. Статус двух основных культурных групп в стране – людей эстонскоговорящих и русскоговорящих – в большой степени измеряется успехом соответствующего языка. Такое положение некоторые политологи называют «игрой с нулевой суммой»: твой выигрыш означает мой проигрыш.

В Советском Союзе русский язык выполнял функцию лингва франка не потому, что у него был официальный статус государственного (такого статуса не было), но потому, что он обладал неформальной властью и престижем. В Эстонии после восстановления независимости все резко изменилось. Теперь эстонский язык получил поддержку государства, а значит, власть. Государственный язык и язык межнационального общения должны быть одним языком. Кроме того, большая часть эстонских детей больше не учат русский язык в школе, и лет через десять молодые эстонцы не смогут поддержать даже простую беседу по-русски. Языки не только учат, иногда их стараются забыть.

Но существует еще одна модель лингва франка, о которой не следует забывать: третий, нейтральный язык, не являющийся родным ни для одного из собеседников. Новая история была свидетелем широкого распространения этой модели в различных обществах, да и сейчас она часто встречается в бывших европейских колониях в Африке и Азии, где английский, французский или португальский используются как язык городской культуры, средств массовой информации и межнационального общения.

В Эстонии и в других бывших советских республиках язык бывших «колонизаторов», конечно, не может быть лингва франка, поскольку это был бы русский, а он является родным языком одной из этнических групп, вовлеченных в постоянное перетягивание языкового каната. Но ведь есть и другой вариант «нейтрального третьего языка»: универсальный язык современного мира – английский – мог бы стать лингва франка. По сравнению с эстонским и русским языками английский пользуется большим авторитетом не только во всем мире, но и, я уверен, в Эстонии. Эстонцы считают английский язык более престижным, чем русский, а русские ценят его выше, чем эстонский. Этнические эстонцы быстро меняют хорошее владение русским на такое же хорошее владение английским.

Таким образом, мы пришли к кажущемуся парадоксу: можно подумать, что борьба за сохранение русского в качестве живого языка в эстонском обществе усилится, если ему придется конкурировать не только с эстонским, но и с английским. Но я считаю более вероятным обратный результат: если английский станет фактическим лингва франка в Эстонии, то у русского больше шансов выжить.

Насколько реально такое развитие событий? Критическим фактором будет вступление Эстонии в Европейский союз. Этот процесс поддерживает большинство обеих языковых групп. Эстония окажется открытой для европейской и мировой культуры, а влияние английского языка будет намного выше, чем сейчас. Для честолюбивых русскоязычных людей это будет означать, что слабое знание эстонского языка не ограничит для них возможностей карьерного роста.

Публикуется
при поддержке ЕС
и Фонда интеграции
неэстонцев.