«А впрочем, вернемся...»

Нелли КУЗНЕЦОВА

С 13 сентября в программе «Книгочей» на Радио 4 начнется серия передач по книге «Русская эмиграция и русские писатели Эстонии. 1918-1940 гг.», составленной профессором С. Исаковым и выпущенной в свет издательством «КПД».

Прекрасные актеры Русского драмтеатра Тамара Солодникова, Лидия Головатая, Евгений Гайчук, Херардо Контрерас и Сергей Черкасов заговорят голосами русских писателей-эмигрантов, живших более 60 лет назад на этой же земле, где живем сейчас мы. И это – как весть из того времени...

Сергей Черкасов читает стихи и прозу Карла Гершельмана. Быть может, по сравнению с другими писателями-эмигрантами этот человек был более благополучен. Не сидел в лагерях и тюрьмах, не был расстрелян... Но налет трагичности лежит и на этой судьбе. Можно ли говорить о благополучии, если человек вынужден быть игрушкой истории, перекати-полем, песчинкой, гонимой ветрами времени по разным городам и странам в поисках убежища?

Он был русским офицером, окончил в Петербурге Кадетский корпус и Михайловское артиллерийское училище, участвовал в жесточайших боях Первой мировой и гражданской войн, вместе с войсками Врангеля оказался в Турции, потом в Болгарии, Румынии и Польше, откуда кружным путем добрался до Таллинна. Но окончить свои дни ему предстояло на чужбине... Впрочем, об этом лучше и подробнее рассказывает Сергей Геннадьевич Исаков, вернувший нам это несправедливо забытое имя.

Поразительно, но издатель Валентина Кашина, которая вложила в издание этой книги душу и силы и которая вместе с Ириной Свенссон, радиожурналисткой и искусствоведом, задумала и подготовила серию этих передач, сказала как-то, что неожиданно, быть может, даже для себя поняла: она приглашала артистов для исполнения произведений писателей-эмигрантов, как бы чем-то напоминающих их, в чем-то сходных с ними – внешне, а может быть, и внутренне.

И вот мы сидим с Сергеем Черкасовым в знаменитом кафе Русского драмтеатра (а может быть, лучше сказать, в театральном буфете?). Где-то гремят чашки, играет тихая музыка, откуда-то из-за спины доносятся обрывки чужих разговоров. Но мы не слышим... Сергей читает стихи Гершельмана. «Мы к этому дому, к своей колыбели и к этому миру привыкнуть успели...»

Чем-то действительно Сергей неуловимо напоминает давно умершего поэта. На маленькой фотокарточке лицо Гершельмана плохо видно. И все-таки... По воспоминаниям современников, как рассказывает Сергей Исаков, Карл Гершельман был удивительно симпатичным, на редкость доброжелательным по отношению к людям человеком. Всегда тщательно одетый, хотя часто бедствовал, и подтянутый, он был скромен, даже застенчив и не внешне, а внутренне напоминал любимого своего героя – Пьера Безухова.

Что-то такое есть и в самом Черкасове. Какие бы роли он ни играл, всегда или почти всегда просвечивает сквозь внешнюю оболочку душевная тонкость и незащищенность, интуитивная совестливость, тревожная обособленность чуткой натуры, тайная нота грусти и желание любви, и, конечно, нерв и боль сегодняшней нашей жизни.

Мы не могли не вспомнить с ним давний спектакль Русского драмтеатра «В Москву! В Москву!» Начало девяностых... Помните все то, что мы переживали, когда был поставлен этот спектакль? В зале плакали и выходили потом с красными глазами, плотно сжатым ртом. Яак Аллик, талантливый человек, режиссер, знаток театра и политик, сказал тогда, что если бы таких спектаклей в Русском драмтеатре было больше, он стал бы для русскоязычного населения Эстонии тем же, чем был Эстонский драмтеатр в восьмидесятые годы для эстонцев.

Сергей Черкасов играл в том спектакле Тузенбаха. И может быть, я не права, но мне и сейчас кажется, что это одна из лучших его ролей. Что-то в этом человеке, придуманном Чеховым и перенесенном в наши тревожные дни, очень соответствовало строю души, мыслям, настроениям Черкасова.

Сестры в спектакле слишком заняты собой, своей собственной болью. Они упускают и любовь Тузенбаха с ее душевным богатством, и его жизнь. Они утешают себя тем, что к трагедии его гибели они непричастны. И в этом их отличие от Тузенбаха, который ко всему причастен и за всякое неблагополучие платит своим несчастьем.

Сергей сказал, что, читая русских писателей, живших здесь, в Эстонии, в 20-40-е годы, тех самых писателей, о которых мы до сих пор так мало знали, вдруг понял совсем простую, в сущности, вещь. Они ведь тогда, в те глухие годы, тоже оказались как бы вынужденными эмигрантами. Тоже стали ими, не выходя фактически из своих квартир. Может быть, поэтому в их прозаических, стихотворных строчках так явственно бьется мысль: Где мы? В том мире? Или в этом? И родина наша – где?

Сергей вспомнил странный рассказ Гершельмана (он читает его в этих будущих радиопередачах) о том, что через много-много лет цивилизация, возможно, достигнет такого уровня, что можно будет оживить выдающихся людей прошлого. И они будут жить в новой жизни, помня о старой, о том, что в ней было, и о тех, которые жили тогда. И может быть, этот странный рассказ можно прочитать как обращение к нам, сегодняшним, как робкую просьбу. О памяти? О том, что когда-нибудь прочтут то, что он написал, задумаются над его строчками, попытаются понять их смысл? И заговорят о нем. И о других, таких же, как он...

Удивительна она, эта, если хотите, эстафета культуры. Многие ли знают, что Сергей Черкасов взвалил на себя особую миссию? Он ездит по русским гимназиям, бывает в вузах. И читает ребятам... Читает Пушкина, Есенина, Северянина...

Сначала он просто читал стихи. Ему хотелось, чтобы ребята слушали великолепную русскую речь, звучание великого стиха. И его слушали. Хотя сам он говорит, что все-таки ощущал в зале легкий холодок, хотя, я знаю, читает он великолепно. И казалось бы, просто не может не увлечь за собой в этот мир, в котором в данный момент находится сам. И все-таки...

Он стал размышлять на глазах у ребят. Послушайте, что писал Есенин в 16 лет. А вот как звучат стихи, написанные им всего лишь три года спустя. Что пережил он, этот человек, за три года? Вы чувствуете это? Понимаете?

Он стал по-иному готовить свои «чтецкие» программы. Именно так, чтобы ребята думали вместе с ним. И это захватывало их. В классе наступала такая тишина, что не слышно было даже дыхания, когда он читал ребятам бунинские строчки о любви.

«Послушайте, вот это он написал в 70 лет. Но какое легкое дыхание, какая поразительная свежесть чувств... А послушайте это...» И в классе звенели стихи.

А мне он со скрытым удовольствием, с лукавой усмешкой сказал, что потом, после таких «уроков», к нему подходил кто-нибудь из тех, на кого уже махнули рукой, кто и книгу-то в руки не брал, и стесненно, но очень искренне говорил: «Классно... Почитайте еще». И я понимаю, что действительно можно заслушаться. Рассказывая что-то, Сергей перемежает свои размышления стихотворными строчками самых разных поэтов. Он знает множество стихов, и они легко, без всякого напряжения вплетаются в его речь.

Кого-то из ребят, с которыми он встречался на своих «литературных чтениях», самых, казалось бы, далеких от литературы, от поэзии, он видел потом в театре. Не хочется говорить высоких слов, да Сергей их и сам не любит, но что это – как не эстафета культуры?

Наверное, так и должно быть. И правильно говорили лучшие люди нашей культуры, что у таланта есть не только права, но и обязанности. Черкасов, очевидно, видит свои обязанности именно в этом – чтобы приобщать к культуре, знакомить с великой литературой, пробуждать любовь к ней, гордость ею.

Впрочем, у него это совсем не выглядит обязанностью, тяжкой ношей, которую иной тащит уныло и безрадостно. Черкасов делает это легко, от души. В нем всегда есть какой-то позитивный заряд. И этот свет прорывается во многих его ролях.

Вспоминаю его Кощея Бессмертного... Даже он выглядит у Черкасова трогательным. Всю жизнь он копил деньги, ничего больше не видел и не знал. А к концу жизни понял, что богатство не принесло ему счастья. Он влюбляется в девочку Василису, но она не может полюбить его, такого, как он есть.

Острейшая в наши дни в нашем мире проблема денег, любви, их места в человеческой жизни подается им легко, без нажима, играючи. А мне он сказал совсем серьезно: надо жить полной жизнью. Наши родители многое оставляли на «потом», мечтали, что дети будут жить счастливее. Но оставлять нельзя... И дети не будут счастливы, если мы обедняем себя, оставляем жизнь на «потом».

Что хотелось бы еще добавить? Послушайте, как наши великолепные актеры вспоминают тех, чьи судьбы, человеческие и творческие, пришлись на трагический исторический рубеж: революция – Вторая мировая война.

Выход в свет этой книги – произведений русских писателей-эмигрантов, живших в Эстонии, – событие не только в литературе. Она во многом восстанавливает связь времен...