"Молодежь Эстонии" | 16.04.04 | Обратно

В зеркале прошлого и будущего

Спикер Рийгикогу академик Эне ЭРГМА отвечает на вопросы журналиста Нелли КУЗНЕЦОВОЙ.

— Вы ворвались в политику столь стремительно, что у многих вызвали удивление и интерес. В самом деле, что, казалось бы, делать в политике доктору физико-математических наук? Ведь астрофизика, которой вы занимались до сих пор, так далека от сиюминутных политических забот, политических баталий и т.д. Что вас подвигло так круто изменить свою судьбу, сферу своей деятельности?

— Ну, я бы не сказала, что это было так уж неожиданно. Последние 5-6 лет я занималась, если можно так выразиться, политикой в науке. Была председателем эстонского научного фонда. И поняла, что вне большой политики влиять на развитие науки, на жизнь вообще — трудно.

— Иными словами, чтобы добиться каких-то серьезных результатов, надо быть внутри политики?

— Именно так. Мне показалось чрезвычайно важным, чтобы люди, которые знают, что такое наука, которые понимают роль науки в современном обществе, в современной жизни, работали в парламенте. И сейчас в составе Рийгикогу есть два вице-президента Академии наук, еще один академик и несколько профессоров.

— И вы считаете, что их присутствие в парламенте способствовало повышению интеллектуального уровня законодательного органа страны?

— Думаю, да.

— А почему вы выбрали для этих своих целей именно Res Publica? Почему поддержали своим авторитетом именно эту партию?

— Видите ли, мне понравились идеи этих молодых ребят. Как университетский профессор я всегда прислушивалась, присматривалась к молодым людям. У них бывают очень дерзкие, но все-таки интересные идеи. Вы ведь знаете, очевидно, что, скажем, в точных науках, в той же физике, например, значительные открытия совершали именно молодые люди. У них еще нет груза привычных представлений, устоявшихся традиций, глаз у них, что называется, не замылен. Российский ученый Виталий Гинзбург, например, получивший недавно Нобелевскую премию за открытие в физике, сделал свою уникальную работу, когда ему не было еще и тридцати. Я хорошо его знаю еще со времен своей работы в Москве.

Правда, молодые люди зачастую воспринимают жизнь только в черно-белых тонах. Или — или... Я и сама была такой в молодости. С возрастом начинаешь понимать, что жизнь сложнее, что в ней много переходных цветов, полутонов и т.д.

— Очевидно, поэтому молодым было бы полезно прислушиваться к более опытным, зрелым людям. Скажите, а вас не настораживает падение рейтинга Res Publica, о котором говорят в последнее время социологи? Возможно, за год своего пребывания у власти эти молодые люди разочаровали избирателей? Или чем это можно объяснить, с вашей точки зрения?

— Нет, меня цифры рейтингов не беспокоят. Я понимаю, что исследователи хотят иметь объективную картину, но ведь результаты опросов нередко бывают случайными. Недаром эти процентные показатели рейтингов столь изменчивы, так скачут.

Исполнился год, как Res Publica у власти. И конечно, за это время невозможно сделать все, что хотелось бы. К тому же, мы ведь входим в коалицию, а тут для каждой партии важны прежде всего свои приоритеты. Мы и ищем компромиссы между этими разными приоритетами. Но я думаю, основные тенденции верны, мы их придерживаемся. Главное, что мы начинаем строить научно обоснованную экономику. А это значит, что нужны высокообразованные люди, хорошие специалисты, которые способны работать в сфере наукоемких технологий.

— А где вы возьмете достаточное количество таких людей? Ведь многие школы в Эстонии закрываются. Как это совместить с приоритетами вашей партии, среди которых образование как будто на первом месте? Разве это не важно — обеспечить равный доступ к учебе во всех регионах Эстонии, в том числе и в сельской местности? Не потеряет ли Эстония свой имидж образованной, интеллектуальной республики, как это было до сих пор?

— А вы знаете, как низко упала у нас рождаемость? Она ведь фактически вдвое ниже, чем была в конце 80-х — начале 90-х годов. Во время своих поездок по республике я была в такой школе, где 9-й класс состоял из 4 или 5 учеников. И я знаю уезд, где в течение года вообще не рождались дети. Надо ли держать в таких условиях школы? Эстония, увы, не столь богата.

— Но справедливо ли, чтобы, скажем, в Выру закрывалась единственная русская гимназия? А ведь закрывают...

— Давайте я расскажу вам свою собственную историю... После школы я хотела поехать учиться в Москву, но мой русский язык был чрезвычайно слаб. Конечно, я не поступила в московский вуз. Но таких, как я, автоматически приняли в Тартуский университет, в группу с русским языком обучения. Я очень хотела стать физиком, физика была тогда очень популярна. И вы, наверное, поймете, как сложно было мне, выросшей в эстонской среде, одолевать высшую математику, физику на русском языке, предметы, которые и на эстонском-то были достаточно трудны. Но я ведь одолела...

— Но если вам было трудно, значит ли это, что непременно трудно должно быть и другим? К тому же, у вас все-таки была возможность выбора...

— Я не могу поверить, что выруские русские не знают эстонского языка. В Нарве да, в Нарве с эстонским сложно. И это можно понять. Но не в Выру, нет...

К тому же, люди уже понимают, что русским детям с хорошим знанием эстонского языка легче поступить в университеты, вообще легче жить в Эстонии. Я получила подтверждение этому, слушая передачи Радио 4. Люди там об этом говорили.

— Конечно, никто не сомневается в том, что эстонский язык знать надо. И русская молодежь его знает. Речь совсем о другом... В сфере какой культуры будет расти, воспитываться юный человек? Какая культурная основа будет закладываться? Кем он потом будет себя ощущать?

— Да ведь никто не говорит, что надо терять русскую культуру. Вы посмотрите, какие театры из России сейчас приезжают в Эстонию. Вполне можно приобщаться к русской культуре.

— И вы полагаете, что этого достаточно? Что антрепризные театральные группы могут заменить воспитание, образование в школе? Я уж не говорю о том, что билеты по своей дороговизне доступны далеко не каждому...

— Это уже другой вопрос. Но ведь никаких преград нет...

— О вас очень тепло вспоминают в ученом мире Москвы, где вы проработали, насколько я знаю, больше 20 лет. И весть о том, что именно вы заняли кресло спикера эстонского парламента, обрадовала многих, в том числе и эстонских ученых, работающих в Москве. Руководители русских вузов Эстонии, бывающие в Москве, слышали об этом неоднократно. Очевидно, многие надеялись, что ваше избрание на один из главных руководящих постов в стране положительно скажется на эстонско-российских отношениях. Но пока улучшения как будто не видно. Что вы думаете по этому поводу?

— Я думаю, что пока официальная Россия не освободится от комплекса «большого брата», изменений ожидать трудно. Почти год я говорю, что пора начинать встречаться и работать на уровне парламентариев. Почти год я пытаюсь наладить это сотрудничество...

— И не получается?

— Дело идет очень медленно. Депутаты, работающие в нашей комиссии по иностранным делам и в соответствующем комитете российской Государственной думы, встречаются. Вот на этой неделе делегация Рийгикогу побывала в Москве. И это уже хорошо. Но, думается, этого все же недостаточно. Конечно, в России происходили парламентские выборы, потом президентские, время было достаточно напряженным, сложным. И с этим надо считаться. И все-таки...

До сих пор не ощущалось настоящего желания, готовности с российской стороны. Посмотрим, как будет дальше. Надо как-то строить нормальные рабочие отношения между парламентами. Ведь парламентское взаимодействие — одна из важных форм межгосударственного сотрудничества. И это тем более важно, что мы теперь — часть большого Евросоюза, то есть станем ею через пару недель, и что граница наша с Россией будет теперь границей Евросоюза. А пограничный договор с Россией, между тем, не подписан. И каждый раз со стороны России выдвигаются все новые требования. И двойные таможенные пошлины, которые Россия так и не отменила, тоже не способствуют улучшению отношений.

— Но, быть может, у России есть этому объяснение? Многие, кстати, считали, что та пропагандистская кампания перед еврореферендумом, в которой вы так активно участвовали, явно носила черты антироссийского характера. И тот пресловутый плакат в Ласнамяэ, о котором писали газеты, и выступления в печати Сийма Калласа...

— Насчет плаката ничего не могу сказать, просто о нем не знаю. А что касается выступлений Калласа, то ведь каждый политик имеет право высказывать свое мнение. Между прочим, Жириновский выступает гораздо хлеще. Вы разве не помните, как он обещал бомбить Прибалтику?

— Все знают, что Жириновский просто политический клоун. И вряд ли кто-либо всерьез воспринимает его слова.

— Но он, извините, вице-спикер Государственной думы, высокое должностное лицо... И он постоянно мелькает на экранах телевизоров, высказывается постоянно и всюду. Можно ли не обращать внимания на то, что говорит столь высокопоставленный политик? В любом случае это неприятно...

Я хочу сказать, что маленькая страна, даже если бы она сошла с ума, все же не может сделать ничего такого, что существенно повлияло бы на другие страны, изменило бы мир. А большая страна может... Большая страна особенно должна быть ответственной перед миром. И — чувствовать эту ответственность...

Эстония никогда не была завоевателем. Но ее история трагична. Это во многом история завоеваний нашей страны другими странами. Это история горя, обид, унижений. И наша историческая память все это хранит. Она сохраняет и воспоминания о массовых депортациях, о ссылках в Сибирь. Еще живы люди, которые все это пережили. И жива боль...

— Но ведь время меняется, Россия изменилась. Люди уже не те... Надо ли лелеять ее, эту боль, из года в год?

— Знаете, очевидно, то зло, которое причинил России Наполеон, уже забылось россиянами. Во всяком случае, рана уже не болит. Все это ушло далеко в историю. Очевидно, и в нашем случае должно пройти время... Но нужно понять, доверие — хрупкая вещь, тем более, когда рана еще не заросла...

Хочу еще раз повторить: мы ищем возможности для более активного общения, для более активных встреч, взаимных обсуждений. Проблемы появляются тогда, когда люди не доверяют друг другу. А доверие, взаимопонимание рождаются в совместной работе, при встречах, взаимном обсуждении. Давайте спорить, но если при этом мы доходим до сути, выявляем эту суть, можно уже двигаться дальше...

— Но вы-то знаете Россию, русских, вы долго жили среди них. Разве вы видели зло, ненависть, агрессивность? Разве вас не понимали, не принимали? И разве вы не понимали людей?

— Я общалась с московской интеллигенцией. И не общалась с лидерами страны, высокопоставленными деятелями КПСС. Я не знаю, чего они хотели, к чему готовились... Это совсем разные вещи.

Как бы то ни было, вопрос отношений с Россией будет теперь заботой Евросоюза. Многие спикеры парламентов стран — членов ЕС говорили мне, что будет единая политика Евросоюза по отношению к России. Конечно, у нас будут и двухсторонние отношения с Россией, но в целом... Могу привести пример. Решилась бы, скажем, Калининградская проблема с проездом через Литву так, как она решилась, если бы за спиной Литвы не стоял Евросоюз?

— Может быть, и нет... Но хочу задать вам вопрос из другой, так сказать, оперы. В Эстонии еще не было случая, чтобы на столь высокий пост была бы выдвинута женщина. Как вы чувствуете себя в кресле спикера? Тем более что состав парламента преимущественно мужской...

— Да, женщин, к сожалению, мало. В этом мы отстаем пока от Северных стран, где гораздо смелее доверяют руководящие посты женщинам.

Что же касается мужчин в парламенте, то, видите ли, поскольку я астрофизик, то обычно работала в мужской среде. И научилась обращаться с мужчинами...

Я и сейчас единственная женщина в Эстонии — академик, и первая, которая стала вице-президентом Академии наук.

— Так что вам не внове начинать что-то важное впервые?

— Вот именно. И должна сказать, что стать председателем Рийгикогу для меня было значительно легче, чем быть избранной академиком, и уж тем более — вице-президентом Академии наук.

— А скажите, госпожа спикер, вы не ощущаете, что в парламенте не хватает русской фракции? Ведь такая фракция раньше была...

— Да, была. Но меня-то не было тогда в парламенте, и я не могу оценить ее работу. Но должна сказать, что в разных фракциях Рийгикогу есть русские депутаты. И это хорошо.

Что же касается провала русских партий на последних парламентских выборах, то, я думаю, русскому населению надо смотреть внутрь себя. Это проблема, которая должна заставить людей очень серьезно подумать. Я бы даже сказала, что можно, очевидно, провести пусть отдаленную, но все-таки достаточно поучительную аналогию с парламентскими выборами в России. Демократы, правые партии не смогли договориться между собой, выступить единым фронтом. И — проиграли...

На мой взгляд, плохо, что в российском парламенте нет, по существу, серьезной оппозиции. В нормальном демократическом обществе обязательно должна быть сильная оппозиция. Вроде той собаки, которая всегда настороже...

— И должна вовремя гавкнуть?

— Вот именно. Чтобы люди у власти, если их большинство, не становились ленивыми. В самом деле, зачем думать, если все равно пройдет то, что предложили? Я бы даже сказала, как ни парадоксально это звучит, что без оппозиции, без серьезных дебатов работать сложнее.

Я пришла в политику с твердой уверенностью, что хочу видеть нашу Эстонию через несколько лет уже другой.

— И какой же?

— Чтобы Эстония стала местом, где хотели бы жить и работать высококлассные специалисты, чтобы это была страна, где можно получить отличное образование, чтобы она была хорошим, благоприятным домом для нас, эстонцев, и для всех, кто здесь живет. И чтобы через несколько лет про нее можно было бы сказать: эта страна, как и Ирландия, сделала огромный рывок вперед.