Способ общения с ПуcтотойЛетом у всех таллиннцев включая театралов, жаркая пора отдыха. У театральных работников пора тоже жаркая - но репетиционная! С настоящими баталиями - ибо репетирует сейчас с актерами Русского театра Роман Виктюк. Спектакль "Бульвар Заходящего солнца" - мелодрама американских авторов, которая ставилась на Бродвее. Репетирует так, что театральным сводам становится жарко: потому что не будь Виктюк режиссером, он был бы самураем.Что позволяет мне судить о нем подобным образом? Во-первых, его собственное признание в том, что ему близка буддийская идея Пустоты. И, кстати, предположение, что Виктюк - т.е. все его творчество - вышло из Пустоты и в Пустоту же уходит, лично его вовсе не оскорбило бы и не обидело. Для того чтобы в полной мере понимать театр Виктюка, надо непременно знать о существовании этого измерения - Пустоты - в концепции творчества этого режиссера. Театр Виктюка не столько зрелище, сколько философия. И с точки зрения этой философии, действие, разворачивающееся перед взорами публики, происходит в Пустоте, и именно потому оно полностью, если можно так выразиться, реализует задачу театра - освобождать человека от мира. Мир - паук, нитями паутины которого мы к нему привязываемся. Виктюк же эти нити, высасывающие из нас соки, делает иллюзорными, а потом, в процессе действия, и вовсе их рассекает, самой своей режиссурой действуя, как самурайским мечом. Для чего? Для того, чтобы дать понять зрителю, что если нет мира, то нет и паутины, нет ловушки - а потому и попадать не во что. Да и некому - потому что, растворяясь в Пустоте театра Виктюка, мы растворяемся в великой Пустоте, из которой, согласно философии буддизма, мы все и возникли. Потому что эта Пустота и есть Полнота - несмотря на видимую парадоксальность этого утверждения. Кстати, именно тяготением к буддизму и объясняется тяготение Виктюка к декадентскому искусству (вспомним хотя бы недавнюю премьеру уайльдовской "Саломеи"). Декаданс возник из западной философской мысли, оплодотворенной восточным духом, - и когда добропорядочные буржуа кляли его на чем свет стоит, они попросту расписывались в том, что именно они сами и есть весь тот внутренний тлен, который вынул и преподнес им на блюдечке с золотой каемочкой декаданс. Что касается России и Востока, то теперь снова - как и в начале века, времени особого расцвета русской философской мысли - об этом говорят как об алхимическом браке. Как будто снова настало время назвать все своими именами - когда отгрохотали железные шаги "всепобеждающей поступи" советских сапог, когда осела поднятая этими сапогами со дна муть. Можно быть уверенными в том, что Виктюк не особенно очаровывался благами, предоставляемыми советским режимом, - тогда он и не имел ничего, никаких благ: даже спектакли ставить ему не позволяли (а в его понимании именно это и было благом). Теперь же это благо стало для него тем, чем, вероятно, и должно было стать: даже под театр ему отдано лучшее (в смысле - самое подходящее) здание в Москве, построенное великим русским архитектором Константином Мельниковым. Три его зала создаются соответственно тем целям, которые осуществляются театром Виктюка - быть идеальной формой для Пустоты. * * * Нынешний приезд Виктюка знаменателен еще и тем, что вместе с ним в Таллинн приехала Ада Роговцева, и в течение трех дней репетиции идут с ее участием. То, что дает зрителю понятие Пустоты для понимания театра Виктюка, то же дает актерам Русского театра присутствие на сцене большой актрисы: для актеров это - дополнительная мерка их игры. Можно задаться вопросом - что чувствует женщина в традиционно мужском театре Виктюка? Имеет ли этот вопрос смысл, если Пустота не имеет пола?! Виктюк искусен прежде всего в том, чтобы вынуть из человека все заложенное в нем - вынуть, поместив внутрь всего Пустоту: именно она помогает полной реализации. Именно Пустота и есть свобода, так необходимая актеру - и разоблачаясь перед зрителем, снимая с себя одежды образа, актер никогла не наг: он как бы все более и более погружается в образ. Потому и накал растет по мере того, как репетиция идет к кульминации. В этом случае чем круче актер, тем объемнее чувство он способен вызвать у зрителя: весь его опыт насыщает ту Пустоту, которая заключена в сердце зрителя. По восточным понятиям, весь мир может быть сосредоточен в песчинке - так и здесь: мера актерского мастерства может быть постигнута способным к восприятию зрителем. Для этого даже не обязательно быть буддистом. Творчество Виктюка старается вернуть человеку его изначальную полноту. Виктюк чувствует ответственность перед этой полнотой - или Пустотой - просто, быть может, в большей мере, чем те, кто полагает (даже и из актеров), что он ответствен только перед Виктюком. "Я мог бы сейчас схалтурить, сказав, что ты сыграл хорошо", - говорит, даже кричит Виктюк тому актеру, от которого хочет добиться большей органичности. Ада же Роговцева, благодаря именно умению слушать и слышать Пустоту, вызывает у Виктюка одно лишь неизменное восхищение: ее образ чист и не требует шлифовки, как в случае с другими актерами. Эта-то чистота и есть способ общения с Пустотой. Светлана ЯГОДОВСКАЯ. P.S. Роман Григорьевич рассказал о том, какой кошмар его мучает время от времени: во сне он слышит крик "На сцену!", и там же, во сне, недоумевает: "Я же и так всегда на сцене!" Сцена для него и есть та единственная реальность, в которой он жив. А также - в которой пуст. И одновременно - наполнен.
|