Хвост не вертит собакой

Первыми попытались осмыслить российский опыт... на Западе. Директор Центра международных исследований, профессор Анатолий Уткин обозначил в "Независимой газете" главные точки зрения западных наблюдателей, а затем высказал и собственное суждение. Во-первых, считают на Западе, трасформации социалистической модели экономики и общества в капиталистическую воспрепятствовали российские левые. С каждым годом все громче был слышен их голос, голос оппозиции. Свежий поток пресекся и ушел в песок в результате сопротивления того строя, который Россия создала и отладила в 1917 - 1991 годах. (Это мнение прежде всего тех, кто давал конкретные советы реформаторам, консультировал их, требовал продолжения курса реформ). Высшая мудрость подобного подхода - указание на ветхозаветного Моисея, сорок лет водившего свой народ по пустыне египетской, "чтобы избавить его от рабства..." В общем, плотина оказалась сильнее потока прогресса.

Во-вторых, в неудаче российских реформ виноват... Запад. Так думают многие западные аналитики, трезвые реалисты, не готовые восхищаться ельцинским периодом российской истории. Американский политолог Чарльз Уайсс напомнил: когда США серьезно хотели спасти демократию в Западной Европе, они между 1948 и 1952 годами пожертвовали двумя процентами своего ВНП, а Россия получила всего пять тысячных процента американского ВНП. Но жестче всех выступил с критикой Стивен Коэн (известен в России как автор биографии Николая Бухарина), указавший на слабое понимание Западом российских реалий, пособничество процессам, сделавшим в России реформирование синонимом деградации, мучений и регресса. Все это - эмоциональная сторона проблемы. К чему же сводится критика по существу?

Одни считают, что первопроходцам - реформаторам не дали осуществить свою платформу. Птицу убили в полете: Гайдара "приземлили" уже через несколько месяцев после начала эксперимента. Капитализм, задушенный налогами, нестабильностью, обрывом общесоюзных связей, местничеством властей, оказался прикованным к банкам в столице и административному произволу на местах. Не хватило учеников Гарварда.

Другие во всем винят скоростную приватизацию, приведшую к руководству страной не подлинных хозяев, а вульгарных временщиков, разбазаривших народное добро, переведших капиталы за границу.

Капитализму монетаристскому, считают третьи, следовало противопоставить государственный капитализм "реального сектора". Дорогу нельзя было начинать с последнего (монетаристского) этапа в духе Милтона Фридмана, предупреждавшего, кстати, в статье "Четыре шага к свободе" о невозможности применения его подхода в России. Нельзя было допустить всемогущества банков, но, самое главное, нельзя было позволить сельскохозяйственному импорту погубить национальное сельское хозяйство (как тут насчет Эстонии? - Т.К.), а промышленному (скажем, текстиль) - погубить целые отрасли национальной индустрии.

Российские реформы, отмечают критики, осуществляла чрезвычайно пестрая, постоянно меняющаяся группа людей - от Гайдара в начале до Кириенко в конце. Пришельцы из различных регионов, наследники самых разнообразных традиций и подходов - от сугубых теоретиков до стопроцентных практиков, от более или менее знавших Запад до имевших исключительно отечественный опыт. Представьте себе строителей дома, у которых на протяжении семи лет строительства не было архитектора, а состав самой бригады многократно менялся...

Еще одна точка зрения на причину краха реформ исходит из того, что Россия нереформируема в принципе. Не созрела. Не прошла такие классы, как Ренессанс, Реформация и Просвещение. За семьдесят лет советской власти страна исчерпала свой ресурс, не создала одинаково мыслящего класса хозяев; будучи коллективистским обществом, ринулась туда, где требуется честный индивидуализм. Разумеется, обожглась.

В каждом из приведенных объяснений, считает профессор Уткин, есть доля истины. Но ни одно из них, с его точки зрения, не касается сути проблемы. Тезис о коммунистическом саботаже неглубок. Планомерного и подготовленного сопротивления КПРФ не было. Коммунисты могли не разделять порыва реформаторов, но они делали это как часть подвергшегося суровому испытанию народа, а отнюдь не как организация саботажников. Винить во всем Запад тоже наивно. Разумеется, Запад воспользовался слабостью России, но не он в конечном счете водил пером Горбачева и Ельцина при их роковых решениях. Что касается Гайдара, то в начале 1992 года он владел едва ли не диктаторскими полномочиями. Да он и сам в своих ранних мемуарах не приводит "заветного пункта", который ему "не дали" бы реализовать.

Приватизация была действительно стремительной и нечистой, но в общей атмосфере коллапса остановились и государственные предприятия. Воцарение монетаризма, с точки зрения профессора Уткина, было глубоко порочным. Профессор не разделяет веры в некий новый вариант капиталистического учения, способного за счет валютных перемен (а не пота и смекалки) преобразить экономику. Вера в чудеса и классиков еще долго в России будет встречать скептиков. Слишком велика уплаченная за веру цена. Меж тем в России все затмила конъюнктура: бюджет, инфляция, конвертация рубля... То есть кризисное реагирование, а не проведение подлинных реформ, до которых руки не дошли. Все общество было брошено на рифы.

Утверждать, что Россия не поддается реформированию, значит отрицать очевидное. Петр Великий триста лет назад начал процесс, в результате которого не приходится сомневаться в способности страны преобразовать любую реальность. Именно тогда Россия создала адекватную своим историческим нуждам военную систему, позволившую впоследствии одолеть Карла XII, Наполеона и Гитлера. Двести лет назад родился Пушкин, с которым умственная жизнь России лишилась вторичности и провинциальности. Сто лет назад начался экономический подъем, Россия блистала первоклассными талантами в сфере финансов. Но все успешные реформаторы России отличались тем, что осознавали особенности своей страны. Две главные - коллективизм и огромные, трудно связываемые между собой пространства. Отсюда роль государства, исключительно важная во всех развитых странах, но критически необходимая в случае российского варианта реформ. Страна, никогда в своей истории не знавшая самоуправления, нуждалась и нуждается в консолидирующей силе. Все народы в своем развитии действуют так, как направляют их история и география, их выработанная веками общественная этика. Восточноевропейский набор традиций, обычаев, эмоционального опыта близок западному в той мере, в какой история заставила эти два региона взаимодействовать. Он отдален от Запада в той мере, в какой история Запада была принципиально иной. Пренебрежение этим отличием создало предпосылки неудачи.

Народ, объект реформы, был менее всего принят начетчиками от монетаристской экономики во внимание. Лидеры реформ не считали необходимым публично объяснять свои действия. И уж никак не делились своими замыслами. Отчуждение реформаторов от своего народа лишило их общественной поддержки. Как и в 1917-м, народ начал терять смысл происходящего.

Существуют два вида подключения к рынку в национальных масштабах. Первый - выборочный, на основе постепенного открытия своей экономики, открытия только тех ее отраслей, которые достигли осязаемой конкурентоспособности. Это стандартный подход, наиболее разумный, исключающий болезненный шок, ориентирующийся на методическое и целенаправленное усилие. Такой путь, собственно, прошли все чемпионы мирового развития.

Российские нетерпеливцы пошли по другому пути, заставили кровью и потом созданные заводы конкурировать с чемпионами, уже прошедшими капиталистический отбор. Результат известен - погублена половина индустрии и значительная часть сельского хозяйства. Бросив национальных производителей на произвол судьбы, реформаторы потратили время и порох на манипуляции с валютой: поглощение сбережений, поиски соотношения рубля и доллара, битвы с инфляцией, искусственное поддержание национальной валюты за счет разбазаривания национальных резервов. Некоторым банкам это помогло, национальной экономике - нет. Пресловутый монетаризм в российских условиях оказался абстракцией. Хвост не вертит собакой.

Т.КЯННУ.

(По страницам российских газет).