Дуб Гете

С разрешения редакции даем один из материалов номера - впервые переведенное на русский язык эссе выдающегося финского писателя Вейо МЕРИ "Дуб Гете".

Однажды мы с Нильсом Бэрье Стормбоном провели вечер в сумерках кабака, расположенного у дома Гете. Чтобы добраться туда, тайному советнику требовалось пройти пару десятков шагов, меньше чем финну до бани. Порой он приходил сюда, надев ночную шапочку, уже после того, как они с супругой выпивали свою вечернюю порцию красного вина. На следующее утро мы познакомились с домом Гете. Тайный советник владел тридцатью комнатами и роскошной гостиной, в которой было совсем немного мебели, что всегда приятно. Это после Гете комнаты стали заполнять разным хламом, таким же, какой можно увидеть в доме Рунеберга в Порвоо. Побывали мы и на кладбище в герцогском фамильном мавзолее. На возвышении стояли рядом гробы Гете и Шиллера, свет падал на них сквозь стеклянный купол. У стены расположились гробы - и рядом друг с другом, и друг на друге, словно принесенные рекой времени на пустынный берег забвенья. Казалось естественным желание облокотиться на них, как на посылочные ящики, отправленные 200 лет назад и за которыми никто не пришел. Подобное ощущение возникает от прикосновения ко всему невечному в Кремле - в старой церкви, где собраны гробы предков Петра Великого. Мальчик сидел на черной крышке гроба, постукивал по ней пяткой и ел мороженое. Я присел рядом - осмотреться. Латунные буквы на крышке одного гроба сообщали: "IOANNIS", на другой значилось: "BASILEIOS". Я же сидел на гробу какого-то царя Ивана. В гробах мавзолея Гете и Шиллера покоился прах членов общины герцогского рода Веймара. А снаружи, рядом с усыпальницей, в траве виднелась скромная надгробная плита Эккермана. В теплом ветре плита эта шепотом славила земных владык и владык духа.

К вечеру мы поехали в Бухенвальд. Красивая безлюдная лесная дорога. Возможно, концлагерь построили здесь по этой причине. Узников переправляли в лагерь со станции Веймар по этой самой дороге. Мы поднялись на гору. Обзор, открывшийся нам, простирался, по-моему, на несколько километров. Когда внизу, по дну оврага, проходил поезд, дым, вылетавший из его трубы, виделся карандашной линией.

- Почему они построили концлагерь здесь? - в полный голос удивился я. - Это же как в Коли (местечко в восточной Финляндии. - Прим. перев.), такая же панорама...

Наверное, здесь каждый находится наедине со своими мыслями. Вряд ли Нильс Бэрье услышал мои слова. Мы стояли во дворе лагеря, в месте, куда узников сгоняли для бесед и демонстрации особых наказаний.

Здесь стоял печально знаменитый ручной дорожный каток - полый металлический цилиндр, утяжеленный камнями. Одним из наказаний для узников было перетаскивание этого катка. Дальше, за плацем, стояли жилые дома типа "бунгало" для лагерного начальства. Бараки сожгли еще в 1945 году. Между жилыми домами и плацем - молодое лиственное дерево, выросшее прямо из старого пня. Гид рассказывает, что это та самая липа, под которой так любил помечтать Гете. Я попытался представить себя этой липой, не зная, что из этой попытки получится, но скоро устал, да и мигрень разыгралась. Бухенвальд превращается в сновидение. Ноябрь. Мелкий колючий дождь. Туман. Свет включают среди дня. Гид говорит по-немецки. Видно, что о липе заботятся. Вокруг нее выстроен забор. Ясно. Дерево нельзя бить, его нельзя застрелить, даже землю вокруг него не дали вытоптать. Это было дерево Гете. Тайный советник приезжал в карете, через лес, чтобы посидеть под этим красивым деревом. Здесь он увидел немало красивых заходов солнца и записал немало красивых размышлений, поэтических картин, здесь нарождались новые ритмы. Самым ценным узником Бухенвальда было это дерево. Знали о нем узники? Не думаю. Вероятно, надзиратели полагали, что эти деградировавшие существа, издевательство над которыми являлось гражданским долгом охраны, могли сделать дерево объектом реализации своих извращенных инстинктов.

Невредимым оказалось и бетонное здание для особо знатных узников. Одним из них был Эрнст Тельман. Среди узников были голландцы и французы, священнослужители из разных оккупированных стран. Коридор был разделен решеткой, и по обе стороны ее располагались камеры. В конце же коридора находилась еще одна камера, но отделена эта последняя была уже не решеткой, а стеной. Вход в эту камеру был закрыт массивной дверью. Здесь постоянно находился самый доверенный надзиратель фюрера, никогда не покидавший своего рабочего места. Его рабочий день продолжался 24 часа в сутки. В камере стояли кровать и шкаф. В стену были вмурованы наручники. По вечерам он брал с собой для компании одного из узников, приковывал к стене и начинал "обрабатывать". Вероятно, он пользовался инструментами плотника и кожевенника. Умершего узника он заталкивал под кровать и затем приводил следующего или укладывался спать.

Иногда людей убивали в другом бетонном бункере, замаскированном под лагерный медпункт. На полу там стояли весы, на стене располагались прибор для обмеров черепа и доска для определения роста. Во время измерения роста узника убивали выстрелом из соседнего помещения сквозь отверстие в стене, к которой его приставляли якобы для измерения роста. Перед глазами жертвы, на противоположной стене, висели якорные цепи. Наверное, у очень многих мужчин и женщин последними вопросами в жизни были: "А для чего здесь эти цепи? Может быть, при помощи этих цепей они определяют наличие физических и духовных сил? Заставят ли пересчитывать звенья этих цепей или поднимать их для определения веса?" Но цепи эти служили просто для задержания летящих в стену пуль, когда стреляли из противоположной стены.

P.S. Когда я написал этот рассказ, он назывался "Липа Гете", когда же я рассказал об этом своим друзьям, все они утверждали, что прежде я определенно называл дерево дубом. Дерево в Бухенвальде было дубом. Когда я отдавал рукопись в издательство, то сказал, что не уверен - было ли дерево липой или дубом. Никто из тех, кому я рассказывал об этом, не видели и даже не слыхали о липе в Бухенвальде. Поэтому я ничего не имею против того, чтобы это дерево было дубом. Работники издательства даже сказали, что стилистически дуб намного лучше липы. Видимо, так. С точки зрения самого рассказа, вообще все равно, какое дерево было там. Я и позже спрашивал у многих побывавших в Бухенвальде, но ясности в этом вопросе не прибавилось. Скорее, ее стало еще меньше.

1978

Перевел с финского
Юри СААР.