Олег Табаков: "Дети в доме - это признак здоровья"

Элла АГРАНОВСКАЯ.

Сегодня мы предлагаем нашим читателям посвященную ему главу из книги Эллы Аграновской "Плаха для стрекозы, или С нескрываемым обожанием", которая скоро выходит в свет.

Чувствую, жизнь тебе не дорога, сказала по телефону сестра, узнав, что я спешу на встречу с Олегом Табаковым. Я пожала плечами, упустив из виду, что этот легкомысленный жест она не увидит.

Это была четвертая попытка интервью, которое я намеревалась взять у Олега Табакова.

Путь к Табакову был долог и тернист

Когда Табаков приехал в Таллин со спектаклем "Сублимация любви" и поздно вечером позвонил директор Русского театра Александр Ильин с радостным сообщением, что назначил мне встречу с ним на завтрашний полдень, я робко предложила: "Саша, может откажемся от этого сомнительного предприятия?" Ильин строгим голосом велел не чудить.

На следующий день мы с Олегом Павловичем Табаковым и Мариной Зудиной сидели в Зеркальном фойе Русского театра и, нервно постукивая по полу загипсованной ногой, я рассказывала им перед уже включенной камерой эту историческую эпопею. Реагировали они по-разному: Марина - оживленно, Олег Павлович - мрачновато. И тогда я спросила:

- Олег Павлович, вы вообще замечали за собой такие вот колдовские способности?

- Нет, - ответил он коротко.

Было интересно, что думает на сей счет Марина.

- Разве что на сцене. На сцене они очень ощущаются, - улыбнулась она.

Я принялась рассуждать, что на сцене - это понятно, а вот как в жизни? Как вообще живется с таким человеком? Руки-ноги - ничего, целы?

У Марины загорелись глаза:

- Наоборот, он своей энергией заряжает меня, и постоянно идет основательная подпитка! -

- Ага, - возликовала я. - Значит, все-таки что-то есть?

- Есть, конечно. Я всегда поражаюсь тому, как человек тратит себя безостаточно, и эта энергия, которую он расходует, возвращается, с удвоенной, наверное, или даже с утроенной силой. Здесь действительно какая-то связь с космосом.

Олег Павлович рассмеялся.

Марина уточнила:

- Недаром же он в своей жизни занимается многим. Вот я, например, актриса - и мне достаточно, от одного этого иногда устаю. А у него столько разных дел! Конечно, оттуда, - она жестом показала, где именно находится небо, - все идет.

- Я никак комментировать не буду, - сказал Олег Павлович.

- Почему?

- Почему? Да просто обязанностей много. Но коль уж взялся за гуж, не говори, что не дюж. А потом, знаете, если стараешься честно выполнять то, что выполнять обязан, просто занимаешься этим, без особо патетического тона, - все нормально, ни о каких волшебствах не думаешь: работа.

Жизнь без вранья

- Возможно, оттого, что бабушка моя была женой владельца большого имения в Одесской губернии, однако лучше всех мыла и парадную лестницу, и черный ход. Вообще все надо делать так, чтобы близкие не стыдились того, что ты делаешь.

- А знаете, Олег Павлович, мне ведь приходится разговаривать с разными артистами из разных театров, и учениками разных мастеров, но ваши - Машков, Миронов, Безруков - поразили тем, что не клялись истошно в любви к вам, но меж тем у них - ваша лексика, ваши речевые обороты, ваш подход к теме. Как вы их воспитываете? Вы их бьете, чтобы становились такими? - спросила вполне шутливо.

- Нет, - ответил он по-деловому. - Во-первых, нельзя врать...

- ...сказал в нашей беседе Машков, - вставила я.

Марина улыбнулась и покосилась на Олега Павловича.

- Правильно сказал, - серьезно кивнул Табаков, - потому что врать нельзя, а лучше сказать, что я чего-то не знаю. И выигрыш от этого будет больше, и пользы много больше будет. Во-вторых, надо выполнять то, что обещаешь, и не надо обещать то, что выполнить не можешь. А говорю я так и с этого всегда начинаю потому, что в той жизни, которая началась в России с 17-го года, было очень много вранья. Вранья, унижающего человека, и, я бы так сказал, сводящего на нет человеческое достоинство. Борьба с человеческим достоинством - это была, на мой взгляд, главная борьба, которую вела советская власть. Понимаете, традиции, память - все это слагаемые человеческого достоинства. А нам не разрешали знать своих пращуров дальше деда. И, может, все сложилось из совпадений характеров моих предков, во мне ведь четыре крови - мордовская, русская, польская и украинская - но такой вот получился.

- Вам трудно было бы стать националистом.

- Это верно, я - интернационалист на уровне генетики. Мне бабушка рассказывала, что дед, Андрей Францевич, умер в 19-м году, спустя два года и два месяца после октябрьского переворота. Умер, защищаемый и охраняемый теми самыми крестьянами, которых, по хрестоматийным историческим источникам, он вроде бы угнетал довольно долгое время и которые, ощутив вкус свободы, вроде бы должны были отправить его на тот свет на второй или на третий день после революции. Да и место, где было имение, переходило из рук в руки от гетмана Скоропадского к немцам, от немцев - к красным, от красных - к Махно Нестору Ивановичу, от Махно - к белым... Власть менялась чуть ли не каждый день, и в этой атмосфере абсолютного беззакония, которая на нашем нынешнем языке называется беспределом, дед заботился о том, чтобы укрывать евреев от погромов, а его крестьяне дали ему возможность умереть в своей постели, в своей библиотеке, в своем доме.

Знание умножает печаль

- Всегда. Я всегда знал, что власть советская - это власть страшная и палаческая. И когда люди говорят, что они не знали об этом, мне становится стыдно. Надо, во всяком случае, признаваться, что ты не хотел знать или, может, тебе было так удобно, не из соображений корысти даже, а просто было, но говорить, что не знал - неправда, вдвойне ложь.

- А ваш сын Павлик обо всем этом будет знать или лучше - уберечь?

- Нет, почему же? Я думаю, что знать - должен. Хотя помните, знание умножает печаль? С другой стороны, он такого солнечного заряда малой, большой, активной энергетики - да? - Марина согласно кивнула. - Так что знание ему не помешает.

- Активная энергетика у него от мамы или от вас?

- От папы, - опередила Олега Павловича Марина.

- А что от мамы?

- Красота, - опередил Марину Олег Павлович.

- Ценное качество, особенно для молодого человека.

- В его возрасте еще - да.

Олег Павлович потеплел взглядом и весело рассказал, как в Америке, едва они прошли паспортный контроль, Павлик тотчас обратился к огромному, под два метра, темнокожему полисмену: "My name is Pavel".

- И как тот отреагировал? - слегка расслабилась я, хотя внутреннее напряжение, которое рождало присутствие Олега Павловича, спадать категорически не желало.

Олег Павлович двумя штрихами набросал сценку:

- Приложил руку к козырьку, и все было довольно мило, хотя в глазах мелькнула некоторая растерянность: мол, о наглости русской мафии наслышан, но чтобы до такой степени!

- А Павлик уже знает, что растет в такой вот звездной семье?

- Думаю, нет. По-моему, он вполне нормальный ребенок.

Марина взглядом показала, что хотела бы что-то добавить. Олег Павлович, скрестив руки на груди, предоставил маме возможность высказаться.

- Мне кажется, он все же ощущает, как относятся к его папе, и папа для него - авторитет, он даже его как-то стесняется: бывает, рассказывает что-то, мне кажется, что это очень мило, и хочется, чтобы папа послушал, как мальчик рассказывает, и я прошу: "Расскажи папе". - "Нет, ты расскажи". Он боится, что не сможет повторить, не сумеет как-то соответствовать папе.

Олег Павлович шутливо нахмурился и махнул рукой, мол, скажешь тоже.

- А вы ставите ребенка на табуретку, чтобы стихи почитал гостям? - спросила я папу.

- Не-е-ет!

- А вас ставили?

- Ну, может, не ставили, - Олег Павлович усмехнулся, - я сам вставал. А Павлик пока уходит в тень.

- Почему пока?

- Я думаю, что это придет, потому что в нем бродит, - я узнала интонацию Кота Матроскина, - желание, как бы сказать... славы, - он добродушно хмыкнул.

- Все-таки!

- Я имею в виду славу в масштабах кухни, - иронично уточнил Олег Павлович, - прихожей и ванной комнаты.

"Надо вовремя отодвинуть потолок"

- Олег Павлович, у вас растет маленький, любимый ребенок, - снова собралась я с духом, - вы не обделяете в связи с этим своих студийцев?

Табаков тотчас перестал улыбаться и сосредоточился.

- Обделяю, наверное, но не в связи с рождением Павла. Просто для того, чтобы выполнять все свои многочисленные обязанности, требуется время, и есть дела, которые, несмотря на весь их прозаизм, никто за меня не сделает. Никто, кроме меня, не пойдет к мэру Москвы Лужкову и не получит деньги на то, чтобы обучать актеров для Русского театра в Риге.

Об этом факте мне было хорошо известно. Русскому театру в Риге повезло гораздо больше, чем нашему, заметила я Табакову. Но он не успел ответить, потому что за своего художественного руководителя заступилась Марина: во-первых, Олег Павлович прекрасно успевает работать со студийцами, а во-вторых, для будущих актеров иногда гораздо важнее просто поприсутствовать на репетициях мастера: сидеть и смотреть - это порой дает больше, чем целый курс лекций.

- Понимаете, очень важно - успевать за развитием молодого человека, - уже продолжал Табаков. - Важно ставить задачи, будем так говорить, на опережение. Один из серьезных изъянов нашей прежней театральной педагогики заключался в том, что задачей было повышение людей, так сказать, посредственных способностей до общего некоего среднего уровня.

Я приготовилась слушать серьезный доклад, вяло подумав о том, каково будет смотреть его телезрителям нашей программы "Короткие встречи", но Олег Павлович вдруг оживился и резко поменял интонацию:

- Бывает, слышишь: "Ах, какой хороший экзамен! Большая работа проведена, очень большая, - он так забавно изобразил солидную комиссию, что я не удержалась от смешка. - Да какая, ч-ч-черт возьми, работа! Талант - он удивляет! Перед талантом - теряешься! - он говорил восхищенно, почти трепетно. - Я слушал недавно мальчишек из фонда Володи Спивакова и растерянно думал: как же так, когда же Господь нашептал ему эту фантазию на тему "Щелкунчика", которую написал Петр Ильич Чайковский со всеми его гениальными аномалиями! И вроде бы не может совсем еще молодой человек воспроизвести такое количество тоски, которое есть у Чайковского, однако, когда он это делает, и ты - слышишь - ну, просто диву даешься. Так и в нашем ремесле: надо вовремя отодвинуть потолок над его головой.

Олег Павлович вспомнил, как во время гастролей в Томске был в Ботаническом саду и там получил предметный урок педагогической методологии: стоят огромные стеклянные кубы, и на одном из этих кубов - стакан, на нем - еще один стакан, над ним - еще стакан - оказывается, там пальма африканская растет. И вот, для того, чтобы она имела возможность роста, ей новый стакан делают.

- Вот и вся хитрость, - обобщил он. - Выстраивай стакан над своим учеником, чтобы рос дальше.

- Вы выстраиваете?

- Стараюсь.

- А хвалите их?

Он чуть потянул фразу, словно подыскивая точные слова.

- Я... как бы это сказать... не умею сюсюкать. Я, если радуюсь, то радуюсь, гордясь за них, понимаете?

Вопрос был риторический, но я ответила:

- Понимаю. Вам есть, за кого гордиться.

- Есть, - строго кивнул Табаков. - И когда я это испытываю, то рассказывать, что именно я испытываю, уже не имеет смысла: и без того видно.

"А в театре ведь все, как в жизни"

Вернее, говорил Олег Павлович, а мы с Мариной слушали. Моя загипсованная нога затекла окончательно, но даже пошевелиться было неловко: уж очень воодушевленно он размышлял.

- Это чрезвычайно сложная проблема, и она довольно часто возникает в театре в моменты кризисов, катастроф и, так сказать, исчерпанности предыдущего поколения.

Олег Павлович вспомнил феноменальную группу актеров МХАТа - Тарасову, Грибова, Массальского, Станицына, Степанову, Андровскую, которые пришли во МХАТ, когда, по сути дела, уже ставили крест на будущем этого великого театра. Но оказались востребованными, и на основе этой группы Станиславский делал свои спектакли - и "Дни Турбиных", и "Женитьбу Фигаро", и "Горячее сердце".

- То же самое - великий спектакль Немировича-Данченко "Три сестры", итоживший самое лучшее из этого способа существования живых актеров: не просто коллективное действие, не просто взаимодействие этих замечательных талантов, но - взаимозависимость. То есть, как в жизни, - вздохнул он. - Как с жизни, - повторил еще раз.

Олег Павлович снова обхватил себя руками и задумался, опустив голову. Мы с Мариной молчали. Когда пауза затянулась, он продолжил:

- А вот как сделать так, чтобы обойтись без кризисов, без катастроф? - он вдруг воспрянул. - Вы знаете, вообще, дети, младая поросль - это то, что является отличительной чертой здоровья. Вот бывает, приходишь в семью - картины дорогие по стенам, мебель красивая, книги с золотым обрезом, а детей нет, - он цокнул языком, - мертвечинкой тянет. А бывает иначе: серьезные люди, сидят, разговаривают, о жизни, о философии, о бытие - и вдруг в комнату вбегает щенок, и хвостиком - быстро, быстро, - он согнул указательный палец и показал, как быстро-быстро виляет щенок хвостиком, - и люди улыбаются, выпрямляют спины, и словно искра пробегает по позвоночнику. Потому что это есть жизнь! Жизнь, которая наверняка будет потом, будет после нас длиться.

Он заулыбался. Мы с Мариной тоже повеселели.

- Ну, Олег Павлович, вы счастливый человек: у вас столько детей! - сказала я и сочла нужным пояснить: - Не только собственных, но - всех вместе!

- Хватает, хватает, - вполне удовлетворенно усмехнулся Табаков.

Мы стали прощаться. И тут мне очень захотелось, чтобы они ушли первыми, потому что нога в гипсе жила под столом совершенно отдельной жизнью. Но Олег Павлович, человек интеллигентный, просто не мог позволить себе подняться раньше дамы.

В Зеркальное фойе вошел Александр Ильин и, оценив наметанным директорским взглядом это затянувшееся прощание, попросил не задерживать гостей, после чего сразу увел их к себе в кабинет.

Монтируя телевизионную программу с Олегом Табаковым, я недрогнувшей рукой вырезала все его размышления, корнями уходящие в историю МХАТа, дескать, зрителей утомит это театроведение.

Кто мог предположить, что пройдет совсем немного времени - и ушедшего из жизни Олега Николаевича Ефремова сменит на посту художественного руководителя МХАТа Олег Павлович Табаков.

Впрочем, отснятый материал сохранился полностью.