Государственный (Этатический) национализм, как абсолютное зло

Сергей МАЛЬЦЕВ,
Михаил ПЕТРОВ.

Пороки двуязычия

Понятие материнского языка приобрело четко выраженный социальный смысл. С помощью этого понятия неэстонскому населению пытаются привить ощущение этнической, культурной и социальной неполноценности.

Человек стремится в любой ситуации использовать материнский язык, который он усвоил в два-три первых года жизни вместе с материнским молоком. Этим удовлетворяется его потребность в идентичности. Оказавшись в иноязычной среде, человек хочет без помех общаться с другими людьми. Этим удовлетворяется его потребность в достижении взаимопонимания при общении. Обе потребности не противоречат друг другу, но автоматически удовлетворяются лишь в государстве, которое использует единый язык мультинационального общения.

Каждый человек по-разному овладевает языками. Усвоение языков взрослым человеком требует дополнительных усилий, что в условиях экономического неравенства и дискриминации по этническому признаку делает повседневную жизнь невыносимой. Современные исследования показали, что лишь при пользовании материнским языком человек использует оба полушария головного мозга, которые в этом случае не дублируют, а дополняют друг друга. Если чужой язык освоен после достижения пятилетнего возраста, то новая речь и ее восприятие мозгом осуществляются одним только левым полушарием, в результате чего языковая компетенция никогда не бывает полной. Конкурировать с оригинальным носителем языка в тех сферах деятельности, в которых законом предусмотрены строгие требования к качеству владения государственным языком, будет весьма сложно.

Яркий пример социального шаблона - языковая ситуация в Эстонии. Переход к моноязычному обществу может произойти лишь со сменой нескольких поколений. Что касается наших детей (следующее поколение), то его учат государственному языку из рук вон плохо. С учетом того, что часть детей русской общины вообще растет в среде с низким культурным уровнем и ограниченными социальными связями, двуязычие для них будет означать заметную утрату родного языка и далеко не полное усвоение языка государственного.

Мы уже столкнулись с феноменом, когда в массовом порядке социальная активность направлена исключительно на поддержание жизни. Семьи, которые добывают только необходимые для жизни средства, не имеют излишков, которые могут расходовать на укрепление и развитие социальных связей. Семья перестает тратить средства на образование своих членов, перестает поддерживать связи с родственниками и друзьями, перестает покупать книги и газеты, не в состоянии оплачивать услуги операторов кабельных сетей телевидения и т.п. Массовое обнищание приводит к самоизоляции. Самоизоляция делает русских людей более зависимыми от государства, чем эта зависимость имеет место быть у государствообразующей нации.

Государственные националисты уже в самое ближайшее время распространят вместо ожидаемой в обществе доминанты эстонской культуры доминанту массового бескультурья.

Чувство национальной справедливости

По мнению нравственных европейских политиков, справедливость есть главная добродетель демократического общества. Любой общественный институт или закон подлежит замене, если доказана его социальная несправедливость.

Несправедливо отменив результаты языковой аттестации законопослушных граждан-неэстонцев, законодатели поставили под сомнение сам факт гражданства, полученного по натурализации на основании языковой категории, и языковое соответствие занимаемой должности. Предварительно подвергнув сомнению деятельность языковых комиссий, им же самим вновь поручили проведение унизительной переэкзаменовки, подняв планку языковых тестов. Одновременно законодатель занялся шантажом частного предпринимательства, включая мелких и средних иностранных инвесторов.

Однако не бывает правил и законов без исключений: министр иностранных дел ЭР Тоомас-Хенрик Ильвес экзамен по материнскому языку сдавать пока не спешит.

Как бороться с несправедливостью

Для большинства русских в Эстонии материнский язык более престижен, чем государственный. В сфере интеллектуального и духовного развития личности русский язык является вполне самодостаточным, чего нельзя сказать о языке государственном, носителям которого приходится искать удовлетворение запросов в более развитых европейских языках.

Тем не менее в современном эстонском государстве русские испытывают трудности с удовлетворением потребности в идентичности и потребности во взаимопонимании (у одних в прямом смысле нет общего языка с господствующим этносом, у других - в переносном). Из такой ситуации есть несколько выходов:

* можно пожертвовать потребностью в идентичности, выучив государственный язык, используя его на работе и в официальных ситуациях, но сохраняя русский язык в семье, в клубах по интересам и землячествах;

* можно пожертвовать потребностью во взаимопонимании, отказаться от социальной активности и замкнуться в рамках национальной общины;

* можно сохранить обе потребности ценой переезда в Россию - туда, где русский язык является языком мультинационального общения;

* можно ради удовлетворения обеих потребностей бороться за изменение установленного порядка администрирования, например, за создание русского анклава на Северо-Востоке страны.

Всякий русский человек волен сам выбрать свой путь в мире, но единственное, чего не приемлет его душа, - это превращение в псевдоэстонца русского происхождения. И такое обобщение не представляется нам излишне смелым или недостаточно обоснованным.

Никогда не говори "никогда"

Самая большая наша претензия к советской власти состоит в том, что прежде, чем окончательно рухнуть, она почти убедила нас в своей незыблемости, и мы успели спланировать свою жизнь на долгие годы вперед. На этом основании нас часто упрекают в стагнации, но ведь это просто добросовестное заблуждение: что плохого в том, что человек сажает около дома дерево? Скорее всего это означает, что он собирается жить в этом доме достаточно долго, чтобы дождаться, когда самому можно будет укрыться в тени его листвы.

Основной миф эстонского государственного национализма, который активно внедряют в наше сознание, заключается в тысячелетнем (по меньшей мере) царстве национальной демократии. Нам внушают, что дискриминация под видом восстановления и поддержания национальной справедливости это "всерьез и надолго". Жизнь, однако, научила нас скептически относиться к таким прогнозам. У нас нет достаточно веских оснований считать, что "последняя империя" распалась окончательно и навсегда (от конкретных прогнозов пока воздержимся).

Эстонское государство экстраполирует себя в будущее не далее 2003- 2005 годов, ограничивая собственную экзистенцию вступлением в Европейский союз и НАТО. (Власть, которая вообще не мыслит себя далее пятилетки, вызывает удивление своей беспечностью.) Между тем финиш правительственной программы интеграции вынесен в сезон 2007-2008 годов. Такая нестыковка в оперативном государственном планировании должна быть признана существенной. Либо она означает, что власть в действительности не придает интеграционной проблеме значения, либо собирается переложить ответственность за реализацию программы на структуры Европейского союза.

Псевдоинтеллектуалы, обслуживающие такого рода интеграционные программы и проекты, окружают политику государственного национализма "аурой нравственности". Вполне в духе Оруэлла они учат политиков, отлично сознающих, что на самом деле есть зло, считать это зло добром. К злу начинают прибегать с энтузиазмом, творят его осознанно и систематически, без всяких сомнений и угрызений совести. Когда государственный национализм избирается основой политической жизни, то он неизбежно становится абсолютным злом. Не существует ни одного аргумента, который может быть выдвинут в его защиту.

Но даже тогда, когда в обществе и государстве открыто попираются нормы христианской морали, представления о нравственности должны оставаться неприкосновенными.

Таллин, весна 2000 года.