Хрупкая девушка с «толстой сумкой на ремне» разносит почту. И каждое утро, если получится, старается оказаться возле дома, где живет человек, который усаживается в «жигуленок» с двумя маленькими дочками. Нахлобучив капюшон и вооружившись очками в большой оправе, девушка с противоположной стороны улицы наблюдает, как машина отъезжает, и потом продолжает свой путь по нужным адресам. В салон красоты, к примеру. А потом идет на занятия в институт и слушает лекцию того самого человека из жигуленка». Вот и все, пожалуй, если постараться пересказать сюжет фильма Анны Меликян «До востребования», который недавно был «за поэтичность» удостоен в Петербурге диплома фестиваля «Послание к человеку». Сняла картину студентка ВГИКа Анна Меликян, ученица Сергея Соловьева и Валерия Рубинчика, согласившаяся ответить на мои вопросы.
«До востребования» - это цепь женских историй, и хотя по содержанию фильм «почтовый», надеюсь, зрители читают и другой смысл, заложенный в названии.
- Каких женских историй в картине больше - счастливых или несчастливых?
- Вообще-то я всегда думала, что счастливых женских историй не бывает, но то, о чем рассказывают совершенно реальные персонажи - посетительницы салона красоты, чаще свидетельствует об обратном. Они ведь своими словами рассказывают не мною придуманное. И самих историй нет, только обрывки фраз.
- Для вас эти девушки, пришедшие в салон красоты, - подруги по несчастью, носы-то у них, мягко говоря, нестандартные, великоваты...
- Совершенно искренне считаю, что все они красивы. Сама по себе ситуация похода в салон красоты кажется мне грустной, потому что, желая что-то изменить в лице, девушка думает, что одновременно она что-то изменит и в личной жизни, судьбе. Ведь, как правило, сюда идут те, кто видит причины своих проблем во внешнем изъяне. Однако самое грустное происходит потом: желание исполняется, нос становится другим, а ничего не меняется, как жила, так и продолжаешь жить, не грустно разве?
- Вы столь молоды, а так уверенно говорите о переменах. У вас их было много?
- В моей жизни были не перемены, а переезды. Родилась я Баку, оттуда мы переехали в Ереван. Это произошло до 88-го года, повезло, но нашим родственникам позже из Баку пришлось уже бежать. Конечно, всего из памяти не выбросить, но не хочется, чтобы на моем кино это отражалось. Пусть оно будет легким, о красивых людях. Мне хочется, чтобы в зале смеялись, но куда девать детские воспоминания о той войне, Карабахе, землетрясении?
- Потому и военные сводки за кадром?
- Я думаю, это придает картине дополнительный смысл. Не хотелось делать просто милую картину о женщинах, голос за кадром - еще один пласт.
- Как отнеслись к фильму «До востребования» Соловьев и Рубинчик?
- Мои мастера выбрали меня пять лет назад и знают меня лучше, чем кто-либо. Потому и относятся ко мне очень строго. Знаю, что Соловьву больше нравилось то, что мы делали на съемочной площадке, процесс. Это были такие театрализованные зрелища, шоу. Сергей Александрович постоянно говорит, что зрителя надо удивлять, вот ему и казалось, что удивлять мне больше удавалось на сцене, чем в кино.
- Молодых режиссеров, пришедших в кино до вас, принято считать в российском кино потерянным поколением. Что, по-вашему, отличает теперь ваших сверстников?
- Я бы назвала это неудовлетворенностью. Мы тоже какие-то раненые люди, причем не удовлетворены все, и я не исключение. Сложно чувствовать радости жизни, сложно получать от нее удовольствие, наслаждаться простыми вещами. Неужели для этого надо пережить войну? Сравнивать всегда легче.
- А сладость жизни для вас все же в чем?
- Какой трудный вопрос... Кино, наверное, снимать.
- Успех «До востребования» в Клермон-Ферране был для вас неожиданностью?
- Большой. Во-первых, это был большой фестиваль, во-вторых, я не знала, что он такой серьезный. Я же считала поездку туда случайностью, выбрали и выбрали. А посмотрела программу, и она оказалась такой сильной. Но комплекса все равно не было. Это же не первая моя картина. Много поездила по фестивалям с фильмом «Полетели»...
Понятно, что нам еще не хватает пока хватки, умения сколотить историю, всего того, чему учат в европейских киношколах. Но зато есть другое. Не хочется произносить слово «духовность», хотя берем мы этим. Идеальный вариант, наверное: совместить их профессионализм с нашей душой.
- Героиня вашей картины в мечтах видит свои фотографии на блестящих обложках журналов. Это с нею случится?
- Не думаю. Если бы это случилось, тут и сказке конец, надо ставить финальную точку. Но все возвращается на круги своя, и она снова прибегает к тому самому дому, откуда должен выйти ее преподаватель с дочками.
- Но ее же остановили на улице, предложили сниматься, сказали, чтобы позвонила, а она не позвонила. Почему?
- Да нет, думаю, она позвонила, но я-то отношусь к этому эпизоду ее жизни, как к тому, что не имеет развития, ничем не кончается.
- Ваша картина «Полетели» была про первую любовь, про тинейджеров. Вы сегодняшних тинейджеров понимаете?
- Скорее, нет. Потому и снимала про подростков из собственного детства. Вот все и говорили, что сняла ретро. Опять же я из Еревана, а тамошние ребята совсем не были похожи на московских.
- Будь у вас карт-бланш, кого бы вы позвали в свое кино?
- Только неизвестных артистов. Есть фильмы, в которых известные артисты неуместны. Наша картина снята под документальную, девочки в салоне красоты, отвечающие на вопросы, действительно с улицы. А сиди там замечательные наши актрисы - это бы все испортило. Сценарий и начинался-то с отдельных фраз как раз этих девушек.
- Вы на площадке диктатор, деспот?
- Про меня говорят, что никогда не кричу, не ругаюсь матом, хотя считается, что на площадке это принято. Нет, не ору, не ругаюсь, но при том человек жесткий, организованный. Вот получается как бы и других организовать.
- Как относитесь к феминизму?
- Я же с Кавказа, а там нас всегда учили и, думаю, правильно, что мужчина - это главное. Какое счастье, что феминизм, как и все придуманное и ненастоящее, сходит на нет.
- Получается, расхожее - все мужчины подлецы - вы не разделяете?