В Петербурге завершился ХI Международный театральный фестиваль «Балтийский дом»
Как сквозь магический кристалл
Рамки прошлых фестивалей далеко отошли от региона Балтийского моря – расширились от Франции и Италии до Омска и Якутска. Поэтому в этом году в порядке эксперимента было решено изменить его формат, причем довольно жестко: фестиваль вернули в первоначальные границы, более того – экспериментировать так экспериментировать! – сделали его впервые за всю историю неконкурсным и тематическим.
«Чайка».
«Учитель и ученик» - такой была фестивальная тема. Смело можно сказать, что петербуржцы увидели все лучшее, что есть сегодня в театрах стран Балтии. Эстонию представлял Эльмо Нюганен (со спектаклем Городского театра «Преступление и наказание»), Латвию – Алвис Херманис («Барышни из Волчиков» в Новом Рижском театре), Литву - Оскарас Коршуновас («Мастер и Маргарита») и Эймунтас Някрошюс («Отелло» и «Чайка»). В Петербург приехали актерские курсы Эльмо Нюганена, Йонаса Вайткуса, Камы Гинкаса и Мастерской Петра Фоменко, и если Кама Гинкас провел со своими студентами мастер-класс, то все остальные приехали со спектаклями. Если к этому еще добавить, что в рамках программы «Под крышей «Балтийского дома» свои работы показали известные питерские режиссеры Андрей Могучий, Анатолий Праудин и Виктор Крамер, студенты Петербургской театральной академии и еще национальный актерский курс Петрозаводской консерватории, то станет ясно, что от того, что географические рамки фестиваля сузились, его творческие границы раздвинулись в сторону грядущего.
На будущий год организаторы «Балтийского дома» – руководитель и душа Сергей Шуб и его команда – обещают нам тему «Другой театр», а в год 300-летия Петербурга состоится и вообще феерический фестиваль Союза Театров Европы, который будет проводиться совместно с Петербургским Малым драматическим, единственным в России коллективом, имеющим титул Театра Европы.
Так что и с перспективами у «Балтийского дома» все в порядке.
Учебная линия
«Отелло».
Больше всего споров вызвали работы литовских студентов «Беспредел» по В.Пелевину и «Елка у Ивановых» по А.Введенскому. Ученики Йонаса Вайткуса показали замечательное владение телом, пластическое мастерство и потрясающую искренность актерского существования в материале абсурдистской драматургии, в жанре которой решена и инсценировка пелевинских рассказов, и умение «держать маску». Сам Йонас Вайткус говорил о том, что их интересует мейерхольдовская биомеханика, и что они ищут подходы к этому методу. Во всяком случае, студенты Йонаса Вайткуса дали возможность наблюдать влияние современного литовского театрального языка, в котором форма имеет самодовлеющее значение, на театральную школу этой республики. В частности, и так, через такие, в большой степени формальные, работы воспитываются потрясающие актеры, которые восхищают нас затем в спектаклях Някрошюса, Туминаса, Вайткуса, Коршуноваса… Финский курс Петрозаводской консерватории показал крепкую, традиционную постановку по пьесе Хеллы Вуолийоки «Молодая хозяйка Нискавуори», посвященную немодным сегодня вещам – верности домашнему очагу, приверженности семейным корням, конфликту между долгом и счастьем, в котором верх берет долг. Молодые актеры были абсолютно убедительны, наполнены, сосредоточены и ни в чем не проигрывали старшим коллегам, исполнявшим возрастные роли.
Естественно, что самое пристальное внимание вызвали работы «фоменок». Четвертый акт «Мещан» Горького, «Пьеса № 27» современного драматурга А.Слаповского и инсценировка платоновской «Фро» поставлены тремя режиссерами - учениками Петра Фоменко, причем «Фро» молодого режиссера В.Сенина уже выдвинута на «Золотую маску». Нужно сказать, что ожидание оправдалось, так же, как оправдались надежды на школу Фоменко – уже ясно, что из его мастерской выходят три разных режиссера.
А наши студенты – курс Эльмо Нюганена – выдержали труднейший экзамен: им пришлось играть мюзикл «Буратино» перед детской аудиторией практически без перевода, но они не растерялись.
Вершины
Два спектакля Эймунтаса Някрошюса в рамках одного фестиваля – такого не было раньше даже на «Балтийском доме». Так получилось потому, что на прошлом фестивале Някрошюс показать «Отелло» не мог – премьера спектакля должна была состояться в Италии, и время не совпадало. Но за это мы, счастливые участники «Балтдома», смогли увидеть сейчас и «Отелло», и гениальную «Чайку», поставленную Някрошюсом с актерами театрального центра города Удине и театра «Метастазио» города Прато.
За два месяца работы – «Чайка» готовилась в рамках мастер-класса – Някрошюс смог сделать свой достаточно жесткий и своеобразный театральный язык «своим» для темпераментных итальянцев. Но и итальянцы смогли обогатить спектакль невиданной раньше у Някрошюса теплотой. Если первый акт смотрелся довольно тяжело – в нем задавались «правила игры», выстраивался мир, Вселенная этого спектакля (а у Някрошюса в любой постановке существует свой особый мир и особая Вселенная, вернее, высветляется какой-то уголок общего режиссерского мироздания, которое объединяет и Шекспира, и Чехова, и Пушкина), то второй акт поразил словно вдруг возникшей легкостью дыхания, а третий потряс невероятной сценой прощания Треплева и Нины Заречной, безмолвным и статичным танцем под музыку Шопена, исполненным с такой нежностью, что слезы наворачивались на глаза независимо от сознания. В этой короткой сцене, вместившей в себя весь длинный рассказ о любви от ее зарождения до гибели, Някрошюс дал Треплеву и Нине длинные клоунско-птичьи носы, которые мешали губам соединиться – и герои оплетали друг друга, ища дорогу к губам. И сразу потом шла страшная сцена самоубийства Треплева, больше напоминающего расстрел в спину - этот большой неуклюжий обиженный мальчик ушел из жизни, думая, что его никто не любит. Он просто не мог жить без любви и так и не успел понять, что любовь бывает разная. Этот Треплев не просто любил Нину, он был ею одержим, и построение всего третьего акта готовило этот финал.
Как всегда у Някрошюса, и в «Чайке» есть поразительно точные, безупречно психологически выстроенные, шокирующе взрывные сцены, вроде той, когда Треплев, доведенный Аркадиной до отчаяния, вдруг начинает душить ее шнурком, а через минуту они мирятся, демонстрируя друг другу одинаковые родинки – родные люди! - чтобы через секунду вновь вдрызг разругаться...
В «Отелло» Някрошюс тоже говорит о любви – нужно заметить, что после «Гамлета», космическое пространство которого не предполагало такого чувства, уже в «Макбете» любовь вновь становится составляющей мира Някрошюса. Вернее, об ослеплении любовью. Могучий Владас Багдонас играет Отелло монолитом, которого по капле источила клевета. После каждого разговора с Яго он становится все менее сдержанным, он, великий военачальник, который раньше верил только своим глазам.
На роль Дездемоны Някрошюс пригласил изумительную Эгле Шпокайте, балерину с очень красивым телом и лицом девочки, еще не знающей своей женской силы. Дуэт мощного Багдонаса и точеной, с нервной пластикой Шпокайте сам по себе очень живописен. Как живописна сценография – фоном сцены служат свернутые паруса, они же гамаки, или, если угодно, детские люльки, а по бокам стоят две старинные двери, о которые бьется Отелло, и которые настолько одухотворены, что обладают способностью плакать. Впервые слезы появляются (по доскам начинает струиться вода) еще во втором акте, когда Эмилия, найдя роковой платок в замке из песка, отдает его Яго, а Отелло наблюдает за этой сценой. У Някрошюса Отелло видит все, но его неудержимо несет к гибели, и тема эта заявлена в самом начале, когда Отелло вывозит на сцену стаю долбленых лоханок-кораблей. Сложнейшая символика спектакля (вода, огонь, песок, лоханки-корабли, они же гробы и так далее) и здесь сплетается, как всегда у Някрошюса, в точно выверенное пространство смысла, которое просто нужно уметь прочитать, и в котором слово играет не самую главную роль…
…К сожалению, рамки газетной публикации не позволяют рассказать обо всем увиденном.
