если вам непременно нужно кого-то обвинить, говорит финский писатель шведского происхождения Йорн Доннер. Прославившийся в прошлом своими высказываниями по поводу статуса русского языка в Эстонии депутат Европейского парламента в среду в Таллинне принял участие в диспуте по поводу будущего языков в Евросоюзе вместе с депутатом Рийгикогу Марью Лауристин.
В Эстонии Йорн Доннер прославился после того, как несколько лет назад предложил дать здесь русскому языку статус государственного. Крамольная мысль, сорвавшаяся с языка депутата Европарламента, понаделала немало шума, а сам виновник суеты спокойно уехал на другой берег Финского залива. Вряд ли будет ошибкой предположить, что повышенный интерес к дискуссии, организованной Европейским движением Эстонии, объяснялся именно тем, что значительная часть публики лелеяла тайную надежду на скандал. Скандала не получилось, однако социолог Марью Лауристин и писатель Йорн Доннер не обманули ожиданий публики, слегка пощекотав иронией нервы присутствующих миссионеров интеграции, мучеников двуязычия и проповедников национальной культуры.
Поскольку Йорн Доннер не владеет эстонским, молодой ведущий, чтобы сэкономить время, предложил общаться на английском без перевода. «По закону перевод на государственный язык должен быть!» – сурово изрек голос в зале. «А почему бы тогда не взять вторым финский!» – радостно пискнули с задних рядов. А когда растерявшийся ведущий робко заметил, что финским владеет меньшее количество присутствующих, Марью Лауристин жизнерадостно изрекла: «А почему бы тогда уж не русский? Им-то уж точно все присутствующие владеют!» В конце концов Лауристин продолжила беседу на эстонском, финский гость высказывался на английском, а его тирады, смущаясь и путаясь, пересказывала на государственный язык молоденькая переводчица. При этом Марью Лауристин категорически заявила, что свои аргументы Йорну Доннеру переведет сама. Когда университетский преподаватель стала делать это на финском, в нескольких уголках зала раздалось недовольное шипение, но подготовленная прелюдией публика уже включилась в игру. Ведущий задал первый вопрос: когда к нынешним 12 официальным языкам Евросоюза прибавится 10 новых, возможно ли будет по-прежнему придерживаться системы равного статуса всех языков?
Поскольку дальнейший диалог представлял собою скорее набор афоризмов, чем готовые ответы, приведу только наиболее любопытные из них:
Й.Д. (Начинает по-фински. Потом прерывает недовольный шум в зале ироничным «Sorry! Sorry!) Поскольку я некогда считался врагом номер 1 в Эстонии, позволю себе ответить по-английски. Мой ответ короток – нет. С 12 языками уже трудно иметь дело. В комитетах все языки необязательны. Все языки должны использоваться в Европарламенте, и, конечно, все документы должны переводиться на все языки ЕС, что бы за язык это ни был. Может, и русский, когда Россия к нам присоединится. Некоторые говорят о дороговизне перевода, но я всегда отвечаю: бюрократические расходы ЕС составляют 5% от расходов, нужных для ведения войны в Европе.
М.Л. В парламенте использование своего языка символично. Документы, не переведенные на наш язык, мы не сможем точно использовать. Но когда нужно работать быстро, монотонный синхронный перевод утомляет, не передавая всех нюансов. Уровень владения английским в ЕС приближается к среднему по Европе. Наша проблема – французский. Это язык кулуаров. Его срочно надо учить. Политика в переводе не политика, мы не можем зависеть от перевода.
Й.Д. Я подброшу вам немного истории. Сам я неверующий, но приведу в пример Библию. Главу о Вавилонской башне. Если вам непременно нужно обвинить кого-то за язык, вините Господа Бога, который заварил всю эту кашу. И еще, однажды один молодой господин по имени Адольф Гитлер решил послушать дебаты в гамбургском парламенте. Там говорили на всех возможных языках: польском, чешском, русском. Никто никого не понимал. И вот тут-то Гитлер и понял, какая это бестолковая и несимпатичная штука – демократия.
М.Л. Вот тут мы и дошли до самого важного – понимания. Сейчас все больше говорят о теории трилингвизма. То есть каждый человек должен владеть тремя языками: родным, языком соседа, в нашем случае Финляндии или России, и английским или французским языком. В действительности мы к этому уже приближаемся.
Й.Д. Я некоторое время назад вызвал непонимание, сказав, что русский должен быть государственным языком. Я понимаю социальные реалии: 50 лет оккупации и т.д. Я говорю о языке понимания, когда в Финляндии в дом престарелых привозят шведку, которая не может объяснить по-фински, что у нее болит, или в эстонскую больницу старушку из Нарвы.
М.Л. Насчет языка социальной сферы я бы подняла вопрос и о ЕС. Пока испанский пациент не сможет объяснить финскому врачу, что у него болит, свобода передвижения в Евросоюзе будет носить чисто декларативный характер...
Й.Д. Я вам приведу лучший парадокс: в Германии пациенты одной из больниц жаловались на то, что не могут описать свое состояние врачу, потому что тот – египтянин.
М.Л. Можно было бы, например, создать компьютерную программу, которая переводила бы доктору медицинские термины на все нужные языки. И если мы не хотим, чтобы наши дети говорили и с компьютером по-английски, нам нужна программа на родном языке. Но на это нужны большие деньги и большое желание.
Й.Д. Я пессимист или реалист в этом вопросе. Универсальный язык существует – это «плохой английский». Но национальные языки, какими бы малораспространенными они ни были, не могут исчезнуть, потому что они несут в себе историю народа. Историю эстонца или финна нельзя адекватно выразить символами другого языка.
М.Л. Я бы предложила ввести в странах ЕС такой курс, когда в школах в минимальном объеме изучались бы основные культурые символы всех национальностей Евросоюза. А вообще это именно то, о чем я говорила – чтобы защитить свой язык и свою культуру в Евросоюзе, надо самим быть активными.