Прелюбопытное сообщение появилось на минувшей неделе. Для полной ясности приведем его без каких-либо купюр и напрашивающейся литературной правки. Посему прошу великодушно простить за все прегрешения данной пространной цитаты перед русской словесностью. Итак.
«Проблемы семей Ида-Вирумаа в том, что многим из них трудно определить свою национальную принадлежность — и есть путаница с двуязычием», — отметили социальные работники уезда и самоуправлений на инфодне «Сеть опоры семей», организованном Союзом защиты детей, пишет газета «Северное побережье».
«У родителей в проблемных семьях зачастую нет ни гражданства, ни работы. Их дети не знают о своей национальной и социальной принадлежности», — подвела итог обсуждениям сотрудница Союза защиты детей Кятлин Лилле, говоря об острейших проблемах семей Ида-Вирумаа.
Очень часто дети, у которых в школе проблемы, — из семей, где родители разных национальностей. «Если ребенка из иноязычной семьи отправляют в эстонскую школу, то часто он является в семье единственным, кто владеет эстонским языком. При этом никто ему не в состоянии помочь дома в приготовлении уроков. На самом деле, к сожалению, познания этого ребенка в эстонском языке скромные, поскольку дома он смотрит в основном русскоязычные телеканалы и читает русскоязычную прессу и книги, — говорит директор Ярвеской гимназии Кохтла-Ярве Сирье Йыэмаа. — Проблемы не только с эстонско-русскими семьями. В Ида-Вирумаа очень много различных вариантов смешанных семей, полный национальный компот. И зачастую дети ни одного языка не знают толком».
Дети, растущие в мультикультурной среде, быстрей утомляются в школе, они постоянно испытывают школьный стресс, поскольку учеба для них — очень тяжкое дело, а плохие оценки занижают их внутреннюю самооценку. И как результат — многие дети вообще не ходят в школу. «Возьмем, к примеру, отношение к оценке «двойка». В разных культурных средах отношение к этому разное: у некоторых принято наказывать ремнем, а другие вообще не считают это проблемой. Вот ребенок и пребывает постоянно в страхе перед физическим наказанием, и хотя он учится много, но обучение на неродном языке дается ему тяжко, — отмечает Йыэмаа. — Так что не стоит удивляться, что успеваемость в эстонских школах снизилась, ибо мы принимаем в школу всех желающих».
Жизнь в условиях мультикультуры отрицательно воздействует на членов этой семьи, — утверждает профессор психологии Галина Миккин, которая в последнее время очень часто соприкасается с данной проблемой. «Дело не в разности национальностей, а в сосуществовании культуры разных народов. Идеально, когда культура разных народов мирно сосуществует и взаимно дополняет друг друга. Но в Эстонии, к сожалению, сейчас такой гармонии зачастую нет, — говорит Миккин. — Если, например, сравнить эстонскую и русскую культуру, то среди эстонцев в цене интеллектуальность и престижность, а русские семьи больше ценят эмоциональные контакты и поддержку. Как соединить это воедино, найти пути возможного сотрудничества и взаимного дополнения — это вопрос, который не так-то просто решить. Ключевым здесь может быть лишь диалог между представителями культуры разных народов. А это можно осуществить только тогда, когда один носитель культуры терпимо относится к представителям другой культуры, испытывает к ним искренний интерес».
Миккин подтвердила, что двуязычные семьи, не имеющие своих национальных корней, особенно нуждаются в профессиональной помощи. «Необходимы консультационные центры и подготовленные специалисты для оказания помощи мультикультурным семьям. Если ребенок из мультикультурной семьи не справляется в школе, то из него вырастает неполноценный человек, который не в состоянии управляться в жизни».
Чем больше вчитываешься в этот текст, тем навязчивее ассоциации с одной нашумевшей публикацией более чем десятилетней давности — со статьей Мати Хинта в журнале «Радуга» о возможном вреде двуязычия. Автор, не будучи ни медиком, ни психологом, попытался посмотреть на проблему обучения детей второму языку в раннем, дошкольном возрасте. В тогдашних условиях, когда живущих здесь русских иначе как чемоданниками, мигрантами, оккупантами и т. д. в печати не называли, статья подействовала так, как и должна была подействовать. У русских она вызвала раздражение. В эстонцах же укрепила сознание правоты: от обучения русскому языку надо отказаться, так как молодому неокрепшему организму это грозит как минимум замедлением умственного развития, в худшем случае — чуть ли дебилизмом. Вопрос о том, почему представителям титульной нации опасно именно эстонско-русское двуязычие, как следовало ожидать, повис в воздухе. Здешних русских, которых знание эстонского языка не коснулось, упрекали как раз в том, что они ни сами его не учат, ни детей к этому не побуждают. Вывод о том, что с медицинской точки зрения, может, нежелательными последствиями чревато именно эстонско-русское двуязычие, выглядел несколько надуманным на фоне того, с каким рвением все от мала до велика носители нынешнего государственного языка кинулись одолевать финский и английский. До этого на них, кроме специалистов, прилежно налегали разве что промышлявшие возле «Виру» фарцовщики и представительницы первой древнейшей. Все встало на свои места после недавнего признания автора нашумевшей статьи. Оказывается, на то, чтобы именно тогда и в таком виде она появилась, был свой «социальный заказ».
На сегодня этот заказ выполнен с лихвой. Замедлению интеллектуального развития подрастающего поколения, кажется, ничто не угрожает, так как русский в качестве обязательного учебного предмета из школьных программ изъят. Никто не навязывает его и в качестве языка делового общения. Более того, не в меру рьяные радетели идеи национальной государственности чуть было не освободили от изучения русского языка самих русских. Во всяком случае, многострадальный закон о гимназиях в перспективе именно такую цель преследовал.
Чего, казалось бы, еще желать или бояться? Ан нет! Начертанный на знаменах интеграции лозунг так называемой мультикультурности, оказывается, таит новые беды. Теперь, как следует из приведенной в начале цитаты, на показателе успеваемости в эстонских школах отрицательно сказывается присутствие в классах ребят «из семей, где родители разных национальностей». Надо ли объяснять, что в целом это влечет замедление учебного процесса, так как педагог обязан заботиться о том, чтобы успевали все. Уделяя внимание отстающим, он заставляет остальных ждать, пока последние подтянутся до их уровня. Беда не в изначально замедленной реакции ребят из неэстонских семей, а в том, что эти дети попадают в школу без достаточного знания эстонского языка, и отсюда причины многих проблем.
Оставим в стороне рассуждения о том, что такому ребенку «никто не в состоянии помочь дома в приготовлении уроков», или о том, что за «двойку» «у некоторых принято наказывать ремнем, а другие вообще не считают это проблемой». Вообще-то никакая школьная программа не рассчитана на то, чтобы родители дома детей, что называется, доучивали. Обучение есть прямая функция школы. Не совсем понятно, какое отношение к проблеме успеваемости имеют «различные культурные среды»? Правда, несколькими абзацами ниже мы читаем: «Если, например, сравнить эстонскую и русскую культуру, то среди эстонцев в цене интеллектуальность и престижность, а русские семьи больше ценят эмоциональные контакты и поддержку». Уж не вышеупомянутым ли ремнем эти самые эмоциональные контакты русских отцов и детей осуществляются и поддерживаются?
Автор слов про культурные ценности эстонцев и русских психолог Галина Миккин вправе заподозрить пишущего эти строки в передергивании. Именно заподозрить, но не более, так как на самом деле все претензии следует адресовать автору цитируемого сообщения в целом, А по большому счету — тем, по чьей вине в нынешней ситуации мы все оказались. Ведь, по сути, все сказанное на том самом мероприятии «Сеть опоры семей» является критикой не только действительности, но и высоко поднятой над головами программы интеграции.
Незатейливый такой вопрос: «Что заставляет русских родителей отдавать своих детей в эстонские школы?» Конечно же, страх перед тем, что без эстонского языка они окажутся на обочине общества. А в русской школе, скорее, можно научиться сносно говорить по-английски, по-немецки, но не по-эстонски. Парадокс, но это именно так. Вот бы куда направить интеграционные миллионы, на массированную, нацеленную на завтра, послезавтра и более отдаленные годы подготовку учителей эстонского языка в русской школе. Но где там, мы же в основном играем только с датами перехода (полного или неполного) всех русских гимназий на эстонский язык преподавания. Правда, и тут мало задумываясь над тем, кто же там работать будет.
О том, что чувство обойденности и неполноценности преобладает в русскоязычной среде, говорят результаты недавнего замера общественного мнения. «37% неэстонцев поставили себя по 10-балльной шкале социально-экономического статуса на три самых нижних уровня. 55% граждан России и 41% лиц без гражданства считают, что они находятся на дне эстонского общества. Из эстонцев к низшим слоям общества себя причисляет четверть населения». Это данные, полученные Институтом открытого общества Эстонии. Вывод, считает социолог Ирис Петтай, напрашивается сам собой: необходимы специальные законы, регулирующие права нацменьшинств и защищающие их в случае дискриминации. Если уместно, напомним, что сегодня так или иначе национальных меньшинств касаются законы о гражданстве, об иностранцах, о языке, о культурной автономии. Причем, последний признает это право только за теми представителями меньшинств, которые имеют эстонское гражданство. Более чем триста тысяч постоянных жителей, не имеющих этого гражданства, ни на какую автономию в свете данного закона рассчитывать не могут. Кстати, и те, кто могут, не всегда хотят. Чтобы стать полноправным меньшинством, строго по букве закона надо подать желательно наиболее полный список представителей данной общины. Ныне покойная руководитель еврейской общины Евгения Гурин-Лоов как-то при упоминании об этом условии заметила, что евреи из своей истории очень хорошо знают, чем для них составление любых списков заканчивалось.
То же самое стремление русских родителей пристроить детей в эстонскую школу можно рассматривать как попытку «слиться со стаей». Мол, ребенок научится говорить по-эстонски без акцента, освоится в эстонской среде и т. п. Добавим сюда и то, чему мы становимся свидетелями уже сегодня. Нередко выпускники школ перед получением аттестатов меняют свои фамилии на эстонские. Все это защитная реакция на то, что, по их мнению, в Эстонии существует неравенство между национальностями. А также на то, что терпимость эстонцев к представителям других национальностей пока недостаточна. Любопытно, что, отмечая темпы роста этой самой терпимости, социологи заметили, что она кончается там, где речь заходит о насущном. Так, подавляющее большинство титульного этноса уже не столь терпимо к инородцам, когда видит в них конкурентов на рынке труда или когда заходит речь об их пропорциональном представительстве в органах власти.
При таких настроениях несложно предположить, что в ближайшие годы вряд ли что изменится в плане представленности русских в парламенте, органах местного самоуправления, в общественном секторе. В институтах, занимающихся интеграцией общества, надо полагать, также будут преобладать представители коренного большинства. Следовательно, и о нынешних проблемах лет через пять-шесть можно будет начинать говорить с того момента, на котором сегодня остановимся.
А остановимся на том, что «результаты проведенного недавно интеграционного исследования показывают, что терпимость эстонцев к представителям других национальностей растет, а стиль жизни и мышления эстонцев и неэстонцев становятся похожими». Кто к кому приближается и как это укладывается в понятие мультикультурности (ну и словечко же запустили в оборот!), наверное, в комментариях не нуждается.
